Кадын - владычица гор
Шрифт:
С потолка лабиринта холодными слезами дождь ядовитый сочится, студенистые сталактиты свисают. Толстые столбы-сталагмиты из поросшего белёсым мхом пола растут, а из-под земли зловонный дым курится.
И живет в лабиринте том мрачном нечисть всякая: безглазая и бесхвостая. Под каменным потолком мыши летучие вниз головами висят. По стенам, серой слизью покрытым, клещи ползают, а в земляном полу черви копошатся мохнатые. От их числа несметного гул несмолкаемый день и ночь в лабиринте стоит.
Поселился в лабиринте том мрачном злой Кара-кам. Многие лета он коварному
Служили каму чудища злобные крылатые. С головы — орлы с железными клювами, снизу — львы с когтями острыми. Грифонами звались они и нрава были нещадного. Поговаривали люди: охраняли грифоны сокровища несметные, ханом Джунцином награбленные и в горах спрятанные. Но то лишь слухи были…
Вот и теперь Кара-кам на костяном топчане сидит, отсохшие ноги в гнезде чёрной вороны греет. Из костяной чаши зелье от ревматизма мелкими глотками пьёт, к трапезе обильной готовится.
— Посланник к тебе, повелитель! — низко склонив орлиные головы, грифоны в один голос молвили.
— Из каких земель? — сморщился Кара-кам. Не любил кам, когда его от важных дел отвлекали.
— Из ханства светлого Алтая. Ведьмы Кучичи — лазутчицы вашей — гонец.
— Что за вздорная бабка! — нахмурился кам. — Вечно она попусту воду мутит! Вечно понапрасну меня тревожит! Ладно, впустите гонца.
Распахнули грифоны железные врата широко, и влетел на могучих крыльях в пещеру синий филин с чёрными пестринами. Клюв его, как гора, горбат, лапы, как кроны кедров, мохнатые. На голове его перьевые уши торчат, а радужины жёлтых глаз золотом во мраке светятся.
— Приветствую тебя, Тень, Которая В Полночь Выходит! — молвил кам.
Бесшумно филин ему на плечо опустился, безмолвно и почтительно голову умную склонил.
— Что привело тебя в мои владения мрачные?
Ничего ему Тень, Которая В Полночь Выходит, не ответил. Лишь яйцо хрустальное в когтистой лапе каму протянул.
Взял Кара-кам яйцо в левую руку, к потолку каменному подбросил, правой рукой поймал. И засветилось вдруг яйцо хрустальное, как Алтын Казык — звезда Полярная — засверкал.
И предстала в хрустале пред слепым взором кама ведьма Кучича и запричитала жалобно:
— Долгих лет тебе, Кара-кам, сумраком повелевающий! Как там ноженьки твои болезные? Помог ли отвар мой из печёнки кота чёрного, на слюне алмыса настоянный, кровью человеческой разбавленный?
— Не помог нимало, чертовка старая! Только хуже сделалось!
— Не вели казнить, прозорливейший! Вели слово молвить! — засуетилась Кучича в яйце хрустальном. — Уж больно дело важное,
— Дозволяю, покороче токмо! — Кара-кам смилостивился. — Чего там у тебя, выкладывай!
— Помнишь, ты поручение давал мне — тайменя в молочной реке Ак-Алаха извести? Чтоб народ алтайский с жиру, как медведь бурый, не бесился?
— Ну помню. А дальше что?
— А дальше-то я и сказываю, — юлит Кучича. — Наварила я глухой ночью ай-эски [26] отравы колдовской да к реке по каменке спустилась. Огляделась кругом: ни человека случайного, ни зверя заблудшего. Только я чочойку с отравой в реку плеснуть хотела, хвать меня кто-то за руку и держит, не пускает! Испугалась я, думала, Бобырган али Сартапкай выследили. Рука тяжёлая, хватка крепкая, а в потёмках не разгляжу никак, чья рука-то?
26
Ай-эски — старая луна.
— Ты не тяни, бабка, кота за хвост! Быстрее сказывай! Обед у меня стынет.
Зарделась Кучича, с ноги на ногу переминается, мямлит:
— Словом, Кадын то была. Поймала меня и на кедр колючий подвесила. Перед честным народом на посмешище выставила. А я женщина больная, одинокая. Из родных только сестра троюродная Мактанчик-Таш. Да и та по кривой дорожке пошла, злое имя нечисти порочит, хану Алтаю прислуживает. Защитить меня некому…
— Постой, бабка, погоди! Не та ли это Кадын, что старика Алтая дочка? Десяти лет от роду, кажется?
— Она! Она самая! — жалобно Кучича верещит. — Как хватит меня за руку, вон — до сих пор не сошёл синяк!
— Да ты, бабка, совсем из ума выжила, — расхохотался Кара-кам. — Ребенка несмышлёного испугалась да ещё и жаловаться вздумала, ко мне с этим вздором явилась! А вот я сейчас велю грифонам руки-то тебе повыдёргивать, чтобы неповадно было меня от важных дел отрывать!
Побледнела тут Кучича как полотно, наземь бросилась, о стенку хрустального яйца головой бьётся-долбится:
— Пощади, темнейший из темнейших! Не знаешь ты правды всей! Не сказала тебе самого главного!
— Говори, шелудивая, пока я тебе язык не вырвал! — Кара-кам взревел.
— Сход у нас был недавно. Старейшие шаманы со всей округи съехались. Даже сам мудрейший из мудрейших Телдекпей-кам на синем быке прибыл.
— Мудрейший из мудрейших?! — побагровел, как закатное небо, Кара-кам.
— Из тех, что на земле живут, — поправилась Кучича скоренько, — а ты у нас под землёй обитаешь! Так вот Телдекпей-кам этот в девчонке Кадын богатыршу-алыпа распознал. Да такую, какой земля алтайская видом не видывала, о какой слыхом не слыхивала! Всё при ней: и сила, и храбрость, и смекалка. Семи пядей во лбу девчонка! Но самое страшное предрёк Телдекпей-кам, что Кадын-принцесса семиглавого Дельбегеня погубит и народ алтайский наконец свободно вздохнёт!