Каин: Антигерой или герой нашего времени?
Шрифт:
— А вначале вечерять будем. Дорога была дальняя, небось, голодны? Ты, Матвеюшка, не против?
— Какой разговор? Гостей голодными спать не укладывают.
— Тогда принеси, Матвеюшка, из погреба капусты, пока я стол накрываю.
Нелидов вышел, а супруга тотчас обернулась к Каину:
— Жаль мне тебя, Ванечка (сказала ласково, как и раньше). Увези меня утром, как будто силком.
— Так и помышлял, Аришка. Но супруг-то вместе с нами будет ночевать.
— Не беда. Рано утром он спит, как пропойца мертвецким сном.
— Надо у кого-то для тебя бричку похитить. Укажи где, и мы своруем.
— Не надо бричку, Ванечка.
— Спасибо тебе, Аришка.
… Ранним утром все трое тихонько встали (Неледов даже не шелохнулся) и вышли на крыльцо. Аришка уже поджидала на улице.
— Никита, сними кафтан и гашник из штанов вытяни.
То же самое сделал и Иван. Он свернул два кафтана вчетверо, уложил их позади своего седла, стянул сдвоенным гашником поклажу, связал концы гашников под брюхом коня и подкинул Аришку на своеобразное седло.
— Все мягче будет, Ариша. Крепче держись за луку. С Богом, братки.
Где-то на середине пути лесную дорогу перегородили человек двадцать лихих людей — с дубинами, кистенями, а четверо даже с ружьями.
— Слезай с коней и выкладывай кошельки! — гаркнул вожак, направив ружье на Каина.
Иван потянулся к рукояти пистоля, но вожак предварил:
— Не балуй, выстрелю!
И он бы выстрелил, если бы Иван не рыкнул:
— На кого пасть раскрыл, мазурик. У самого Каина намерен шакалить [200] ?! Сунул в ружье рыжики [201] и думаешь Каина свалить? Да я тебя, шобла, повенчаю [202] с твоей марухой при всей шараге!
200
Шакалить — воровать.
201
Рыжики — патроны.
202
Повенчать — заставить девушку водить своего парня за половой член вокруг чего-нибудь при всей воровской группировке или вынудить парня помочиться;
Вожак захлопал глазами и опустил ружье.
— Выходит, на самого Каина напоролись. Прости нас, дуболобов. Мы ведь к тебе, под твою защиту поперлись.
— Бог простит. Ступайте, куда шли, а там погляжу, кого за порог пустить, а кому и пинка под гузно дать, чтоб знали на кого руку поднимать.
— Ну, ты, Ваня, и шумнул. Даже я перепугалась. Какая же в тебе силища! — сказала Аришка.
— Иначе бы нас перестреляли. Где водкой, а где и глоткой.
— Песни-то поешь?
— Не забыла, Ариша? Вот встанем на привал — и спою.
Демид Акимыч, возмущенный арестом дочери, норовил поднять Трубную площадь.
— И что это делается, православные! Дочку мою средь бела дня под караулом в Стукалов монастырь увели. Будто она воровские деньги Андрюхе Скоробогатому делать помогала. Да она у меня святая, чиста перед Богом. Все это — козни Ивана Каина, коему Авелинка отлуп дала. Не захотела она
Но Трубная площадь яростным криком не откликнулась, отделываясь отдельными возгласами:
— Тебя, Акимыч, ведаем. Толковый мастер, но дочь твою, почитай, в глаза не видели.
— Да как ее увидишь, коль она целыми днями в светелке сидит. Чисто ангел, православные!
— В чистом омуте черти водятся. Чу, она у тебя златошвейка. А вдруг потихоньку Андрюхе канитель носит. Вот и спелись.
— Чушь! Типун тебе на язык! Моя дочь ткани для храмов вышивает, богоугодным делом занимается.
— А что, православные? Может, невинное дите в Сыскной упекли? Сходить бы надо к приказу.
— Сходить! Им бы лишь схватить, нечестивцам. Пусть Каин ответит, где истина! Он, коль простолюдинка ни в чем не виновата, поспособствует, чтоб девку выпустить. Он, чу, все может.
Площадь раскололась, но к приказу двинулось всего человек десять.
… Аришка, уж на что была отважна, но когда очутилась в Пыточной Еленинской башне, перепугалась. Хрипы, стоны, жуткие, душераздирающие крики. Как раз на дыбе пытали одного из преступников.
Иван показал Аришке на Авелинку и пошел прочь из башни.
От девушки только что отошел лекарь, который смазал ее раны, но боль в спине не проходила, поэтому она тихо стонала. Авелинка по-прежнему сидела в оковах, глаза ее были закрыты, но жуткие возгласы истязуемого настолько разрывали ее сердце, что она заткнула уши пальцами, но и это мало помогало.
И тогда она принялась вслух молиться Пресвятой Богородице. И молитва дошла до Заступницы ибо безжизненное тело узника сняли с дыбы и бросили в темный угол башни.
Вот тогда и подошла к девушке Аришка, села рядом и достала из кузовка бутылочку с «монастырским» квасом.
— Выпей, милая голубушка.
— Кто ты?
— Ты сначала выпей, а потом и разговор поведем.
Авелинка отпила несколько больших глотков и спросила:
— Ты почему без оков? И летник на тебе катами не тронутый.
— Не дивись, милая девица. Меня Иван Каин к тебе прислал.
— Каин?! Злодей Каин?
Авелинка с таким ожесточением произнесла ненавистное имя, что Аришка вздохнула: разговор будет нелегким.
— Он не злодей. Он к тебе всем сердцем тянется.
— Вот его сердце, — повела рукой по мрачному узилищу Авелинка. — Уходи! Я не хочу с тобой, женщина, разговаривать.
— И все же выслушай меня, Авелинка. Я знаю Ивана с детства. Мы были дворовыми людьми купца Филатьева. Ваня был совсем другим — тихим, покладистым, все песни распевал, которые сам сочинял, а кто песни поет, у того душа чистая. Но жизнь у Вани получилась горькая. Ты, наверное, слышала, как нелегко живется крепостным людям у своих господ. Над Ваней издевались приказчики, его часто избивали, вот, в конце концов, и озлобилась его душа. И тогда, когда он вырос, он бежал и стал мстить купцам за все свои мучения. А потом понял, что воровать и состоять в разбойных шайках нехорошо. Он стал ненавидеть воров, и чтобы избавить от лиходеев Москву, пошел служить в Сыскной приказ. Сейчас, благодаря ему, Москва заметно от воров очистилась. Когда Иван увидел тебя, то сразу влюбился. Так что не держи на него сердца. Если надумаешь стать женой Ивана, то он выпустит тебя на другой же день.