Каин и Авель
Шрифт:
– Мне ничего не надо, – ответил он, не вдаваясь в подробности.
Уильям поцеловал мать в щёку, совершенно не догадываясь о том, как сильно она будет по нему скучать. Он прошёл по дорожке в своих первых длинных брюках, подал чемодан Роберту, их шофёру, сел на заднее сиденье «Роллс-Ройса», и тот тронулся в путь. Он не оглянулся. Его мать махала и махала рукой ему вслед, а потом заплакала. Уильям тоже хотел заплакать, но знал, что отец не одобрил бы этого.
Первое, что поразило Уильяма Каина в его новой школе, заключалось в том, что всем было безразлично, кто он. Здесь не было взглядов, полных восхищения и молчаливой благодарности за его присутствие. Один мальчик постарше спросил, как его зовут, и – что самое
Новым владением Уильяма стала небольшая комната с деревянными полками, двумя столами, двумя стульями, двумя кроватями и мягким кожаным диваном. Второй стул, стол и кровать занимал мальчик из Нью-Йорка по имени Мэттью Лестер, чей отец тоже занимался банковским бизнесом.
Уильям скоро привык к школьной рутине. Он поднимался в семь тридцать, умывался, завтракал в главной столовой вместе со всей школой – двумястами двадцатью мальчиками, уплетавшими яйца, бекон и кашу. После завтрака – поход в часовню, три урока по пятьдесят минут до обеда и два – после, за которыми – урок музыки, который Уильям ненавидел, поскольку ни одной ноты не мог спеть точно, а уж играть на каком-либо музыкальном инструменте у него было ещё меньше желания. Футбол – осенью, хоккей и сквош – зимой, гребля и теннис – весной оставляли мало свободного времени. Как будущий математик, Уильям учился по специальной программе по этому предмету: три раза в неделю с ним занимался директор школы Дж. Реглан, которого мальчики прозвали Ворчуном.
В течение первого года Уильям доказал, что был достоин своей стипендии, оказавшись среди нескольких самых лучших учеников в школе почти по всем предметам, а в собственном классе – первым по математике. Только его новый друг Мэттью Лестер мог составить ему реальную конкуренцию, но и то потому, что они жили в одной комнате. Завоёвывая репутацию хорошего ученика, Уильям приобрёл и репутацию финансиста. Его первые инвестиции на рынке обернулись катастрофой, но он не отрёкся от убеждения в том, что для получения значительного количества денег нужны значительные приросты капитала на фондовом рынке. Он с подозрением следил за котировками в «Уолл-стрит Джорнел» и отчётами компаний и в двенадцать лет начал экспериментировать с воображаемым инвестиционным портфелем. Он записывал каждое воображаемое приобретение и продажу, удачное и не очень, в новую книгу доходов и расходов, в переплёте уже другого цвета, а затем – в конце месяца – сравнивал свои результаты с остальными игроками на рынке. Он не занимался акциями ведущих компаний, возглавлявших список, а предпочитал менее известные компании и базировал свою инвестиционную политику на четырёх принципах: невысокая степень доходности, высокие темпы роста, солидная обеспеченность активами и благоприятные торговые перспективы. Немного находилось бумаг, способных удовлетворить всем четырём принципам, но когда это удавалось, они всегда приносили ему прибыль.
В день, когда он обнаружил, что его воображаемая инвестиционная программа постоянно опережает индексы Доу-Джонса, Уильям понял, что снова готов вкладывать собственные деньги. Он начал со ста долларов и никогда не переставал оттачивать свой метод. Он всегда добивался прибыли и сокращал издержки. Как только акции вырастали в цене в два раза, он продавал половину, оставляя другую нетронутой, и остававшиеся в его руках акции становились его бонусами. Некоторые из его первых находок, такие, как Истмен Кодак или IBM, стали национальными лидерами. Он также поддержал первый магазин торговли по почте, рассматривая его как тенденцию с перспективой.
К концу года он консультировал половину учеников школы и кое-кого из их родителей. Уильям Каин был счастлив в школе.
Анна Каин была несчастлива и одинока дома, пока Уильям был в школе Святого Павла, – теперь её семья состояла только из двух бабушек, которые сильно постарели. Она чувствовала досаду, что ей
– Вообще-то, – призналась Молли по телефону, – Джон не очень много знает о нём, дорогая, кроме того, что он довольно хорошо выглядит.
Точка зрения Джона на этот счёт была подтверждена Анной и Милли. Осборн грелся у огня, когда приехала Анна, и тут же встал, чтобы Милли представила его. Ростом в сто восемьдесят сантиметров, с тёмными глазами и прямыми чёрными волосами, он был худощав и атлетически сложён. Анна ощутила вспышку радости от того, что её спутником в этот вечер станет такой энергичный моложавый человек, а Милли придётся довольствоваться собственным мужем, который на фоне своего блестящего ровесника выглядел пожилым. Рука Осборна лежала на перевязи, почти полностью закрывавшей его гарвардский галстук.
– Боевая рана? – спросила Анна сочувственно.
– Нет, это я свалился с лестницы через неделю после прибытия с Западного фронта, – ответил он, смеясь.
Это был один из тех обедов, которые были так редки в последнее время в жизни Анны, когда время текло счастливо и незаметно. Генри Осборн ответил на все пытливые вопросы Анны. Окончив Гарвард, он работал в своём родном Чикаго в фирме, занимавшейся управлением недвижимостью, но когда началась война, он не смог отказать в удовольствии задать трёпку немцам. У него была целая коллекция интересных рассказов о Старом Свете и о своей жизни там в качестве молодого лейтенанта, защищавшего честь Америки в Европе. Милли и Джон не могли припомнить случая, когда Анна так смеялась после смерти Ричарда, и они обменялись понимающими улыбками, когда Генри попросил разрешения отвезти её домой.
– И чем вы собираетесь заняться теперь, по прибытии в страну, достойную героев? – спросила Анна, когда Генри Осборн выруливал на своём «Штутце» на Чарльз-стрит.
– Пока не решил, – ответил он. – К счастью, у меня есть немного денег и мне некуда торопиться. Может быть, открою собственную фирму по торговле недвижимостью прямо тут, в Бостоне. Со времени Гарварда я чувствую себя в этом городе как дома.
– Так вы не вернётесь в Чикаго?
– Нет, ничто не заставит меня вернуться туда. Оба мои родителя умерли, а я – единственный ребёнок, так что могу начать всё заново в любом месте. Где ваш поворот?
– Первый направо, – сказала Анна.
– Вы живёте на Бикон-Хилл?
– Да, примерно через сто пятьдесят метров по правой стороне будет Красный дом на Луисбург-сквер.
Генри Осборн припарковал машину и проводил Анну до двери дома. Он пожелал ей доброй ночи и исчез после того, как Анна едва успела поблагодарить его. Она смотрела, как его автомобиль скользил вниз по Бикон-Хилл, уже зная, что хочет видеть его снова. Она была рада – хотя и не очень удивлена, – когда он позвонил ей по телефону на следующее утро.
– Бостонский симфонический оркестр, Моцарт и этот зажигательный новомодный Малер, в следующий понедельник, – могу я рассчитывать на вашу компанию?
Анна даже немного растерялась от того, как сильно она ждала понедельника. Генри Осборн заехал за ней без опоздания, они довольно неуклюже обменялись рукопожатиями, и он согласился на виски с содовой.
– А, должно быть, приятно жить на Луисбург-сквер? Вы – счастливая.
– Да, наверно, да, хотя я никогда не задумывалась об этом. Я родилась и выросла на Коммонвелт-авеню, так что здесь мне кажется слишком тесно.