Каин и Авель
Шрифт:
На каждые три вагона приходился охранник, сидевший на крыше крытого вагона, скрестив ноги. На всём протяжении бесконечного путешествия выстрелы, раздававшиеся сверху, каждый раз демонстрировали Владеку тщетность любых мыслей о побеге.
Когда состав остановился в Минске, их впервые покормили как следует: выдали чёрный хлеб, воду, орехи и пшено, а затем путешествие продолжилось. Иногда они в течение трёх дней не проезжали ни одной станции. Многие умирали, и их тела на ходу выбрасывали из вагонов. Поезда, которые они пропускали, были неизменно полны солдат, и Владек догадался, что военные поезда имеют приоритет над всеми остальными. Больше всего Владека занимала мысль о побеге, но три обстоятельства не давали ему осуществить своё намерение. Во-первых, ни один побег до сих пор не удался. Во-вторых, с обеих
По ночам стало ужасно холодно, и они прижимались друг к другу, лёжа на полу вагона, чтобы согреться от тепла соседа. Чтобы заснуть хотя бы ненадолго, Владек читал про себя «Энеиду». Было невозможно повернуться на другой бок иначе, как всем одновременно, и каждый час или около того – мальчик судил о времени по смене караула, – Владек, лежавший на краю, стучал ладонью по стене вагона, и все дружно переворачивались лицом в другую сторону. Иногда одно из тел оставалось недвижным, потому что уже не могло перевернуться, и об этом нужно было говорить Владеку. Он, в свою очередь, сообщал об этом охранникам, и четверо из них сбрасывали тело с движущегося поезда, перед этим всадив в голову пулю, чтобы быть уверенными, что это не попытка к бегству.
Проехав триста километров от Минска, они прибыли в город Смоленск, где получили тарелку тёплых щей и чёрный хлеб. В вагон к Владеку подсадили новых арестантов, которые говорили на том же языке, что и охрана. Их предводитель, похоже, был ровесником Владека.
Владек и десять оставшихся его товарищей: девять мужчин и одна женщина, сразу же с подозрением отнеслись к новоприбывшим и разделили вагон пополам, оставаясь несколько дней в разных частях.
Однажды ночью, когда бодрствовавший Владек смотрел на звёзды, он увидел, как глава смоленских ползёт с небольшой верёвкой в руке к крайнему человеку в их ряду. Он заметил, как он обхватил верёвкой шею спящего Альфонса, старшего лакея барона. Владек понимал, что если он будет двигаться слишком быстро, то мальчик услышит его и сбежит на свою половину под защиту товарищей. Поэтому он тихонько пополз по телам польских спутников. Он встречался глазами со своими сокамерниками, но никто не сказал ни слова. Когда он добрался до конца, то набросился на агрессора, разбудив всех в вагоне. Обе группы вскочили на ноги в своих половинах, кроме Альфонса, который остался лежать.
Вождь смоленских был выше ростом и сильнее, чем Владек, но это не давало ему преимущества в драке на полу вагона. Бой продолжался несколько минут, а охрана смеялась и делала ставки на двух гладиаторов. Один охранник, которому наскучило отсутствие крови, бросил в вагон нож. Оба мальчика рванулись к сверкающему клинку, но первым успел русский. Смоленские стали приветствовать его как героя, а он воткнул нож в ногу Владека, вынул окровавленное лезвие и сделал новый выпад. Во время второго удара вагон тряхнуло, и лезвие прочно вошло в деревянный пол рядом с ухом Владека. Пока предводитель смоленских пытался высвободить застрявшее лезвие, Владек изо всех оставшихся сил пнул противника в промежность и, отбросив его в сторону, завладел ножом. Одним прыжком Владек добрался до рукояти, прыгнул на грудь русского и вогнал лезвие ему в рот. Владек, вытаскивая нож, повернул его в ране, как делал русский, и снова стал вонзать его в противника, не останавливаясь даже тогда, когда тот перестал шевелиться. Владек опустился перед ним на колени, тяжело дыша, затем поднял тело и выбросил его из вагона. Он услышал глухой стук тела о землю и крики часовых, стреляющих в пустоту.
Владек, хромая, подошёл к Альфонсу, который неподвижно лежал на досках, нагнулся к нему и пошевелил безжизненное тело: его второй свидетель был мёртв. Кто теперь поверит, что именно он, Владек, был избран бароном в качестве наследника его состояния? Осталась ли теперь цель в его жизни? Он опустился на колени, взялся за нож двумя руками и нацелил его себе в грудь. Но к нему тут же подбежал охранник и отнял у него оружие.
– Э-э, нет, так не пойдёт, – проворчал он. – Такие,
Владек закрыл голову руками, только теперь почувствовав боль от раны в ноге. Он потерял своё наследство и променял его на роль главаря нищих смоленских пленников.
Теперь весь вагон опять стал его поместьем, и ему надо было заботиться о двадцати узниках. Он немедленно поделил их так, чтобы поляк всегда спал рядом со смоленским и между ними больше не было войны.
Владек потратил немало времени, чтобы выучить странный язык, несколько дней не понимая, что это и есть настоящий русский, – так сильно он отличался от классического русского языка, который ему преподавал барон.
В течение дня Владек призывал себе двоих из смоленской группы и учился у них, пока они не уставали, тогда он брал двоих других и так далее, пока не уставали все.
Постепенно он смог с лёгкостью общаться со своими новыми подданными. Часть из них была русскими солдатами, сосланными после репатриации за то, что попали в немецкий плен. Остальные были белогвардейцами, крестьянами, шахтёрами, рабочими, и все были ожесточённо враждебны революции.
Поезд шёл по земле более пустынной, чем Владек когда-либо видел, и через города, названий которых он не слышал никогда, – Омск, Новосибирск, Красноярск – эти названия зловеще звучали в его голове. Наконец, преодолев шесть тысяч километров пути, они прибыли в Иркутск, где железнодорожный путь внезапно закончился.
Их выгрузили из поезда, накормили и выдали валенки, бушлаты и тяжёлые шинели, и хотя то тут, то там вспыхивали драки за одежду потеплее, она всё равно не защищала от усиливающегося холода.
Прибыли безлошадные повозки, похожие на ту, что увезла Владека от его замка, и на землю были сброшены длинные цепи. Затем, к огромному удивлению Владека, каждый пленник был за руку прикован к цепи – двадцать пять пар к каждой. Грузовики потащили колонны заключённых, а охрана поехала в кузовах. Они шли таким строем двенадцать часов, потом два часа отдыхали и снова шли. Через три дня Владек подумал, что умрёт от холода и истощения, но теперь, когда они вышли из населённых районов, они шли только днём, а ночью отдыхали. С ними ехала полевая кухня, которая обеспечивала их овощным супом и хлебом – в начале дня и с наступлением темноты. Её обслуживали заключённые из лагеря, от них Владек узнал, что условия в лагере ещё хуже.
Первую неделю пути их не отстёгивали от цепей, но позднее, когда о побеге не могло возникнуть и мысли, их освобождали от цепей на ночь, чтобы они могли спать, зарывшись в снегу для сохранения тепла. Иногда в удачный день им удавалось заночевать в лесу: роскошь начинала принимать странные формы. Они шли и шли по глубоким снегам мимо огромных озёр, вдоль замёрзших рек, всё время на север против жестокого холодного ветра. Раненая нога Владека причиняла ему постоянную тупую боль, которая вскоре превзошла по силе агонию отмороженных пальцев и ушей. В этой белой пустыне, насколько хватало глаз, нельзя было заметить ни единого признака жилья или еды, и Владек понимал, что любая ночная попытка к побегу будет означать только медленную смерть от голода. Старые и больные арестанты начали умирать, если им везло, ночью во время сна. Тех же, кому везло не так сильно, отстёгивали от цепи и бросали умирать в бесконечном снегу. А остальные продолжали идти и идти на север, пока Владек не потерял ощущения времени, а чувствовал только неотвратимую силу тянущей его цепи, и, засыпая ночью в снегу, не был уверен, что проснётся на следующее утро, – для многих норы в снегу становились могилами.
Пройдя полторы тысячи километров, выжившие наткнулись на остяков, кочевников русской тундры, которые ехали в санях, запряжённых оленями. Грузовики освободились от своей свиты и уехали, а заключённые теперь были прикованы к саням. Сильнейший буран заставил их стоять на месте большую часть следующих двух дней, и Владек воспользовался случаем, чтобы переговорить с молодым остяком, к саням которого он был прикован. Его русский язык, да ещё с польским акцентом, был не очень понятен собеседнику, но Владек обнаружил, что остяки ненавидят русских с юга, которые относятся к ним почти так же плохо, как к своим пленникам. Зато остяки не испытывали отвращения к бедным узникам, «несчастным», как они их называли.