Каинова печать
Шрифт:
Она подошла, влезла на сиденье и нажала на тормоз.
— Ладно, но если я упаду, то ты уже никогда не затащишь меня на эту гадость.
— Нет проблем. — Он жестом велел ей сесть сзади и подал шлем.
Когда они вернулись в Джанипер Фоллс, уже темнело. Карла перепробовала все гитары и в конце концов влюбилась в полуакустическую с шестью струнами. Владелец магазина снабдил ее соответствующими инструкциями и упаковал инструмент.
— Не могу дождаться, когда вытащу ее... — Она соскользнула
— В тот вечер ты пела песню. Ты действительно сама ее написала?
— Да, очень давно.
— Женщина за соседним столиком тогда чуть не заплакала.
— Я запела блюз, потому что ты слишком много внимания уделял пиранье и мне было грустно.
Марк улыбался; ее пальцы тихо перебирали струны. — Да, я отдала пиранье проявить наши пленки. — Она сморщилась. — Я не хочу видеть ее, но и не хочу, чтобы ты шел туда один. Она может затащить тебя под прилавок. Мы пойдем туда завтра вместе.
— А стихи ты тоже пишешь сама?
— Угу. Может, когда-нибудь я напишу стихи и для тебя.
— Сделай это сейчас! Она покачала головой.
— Тут уж когда приходит, тогда и приходит. Марк подумал, что, если Карла напишет эти стихи после того, как все раскроется, они будут состоять только из одной строчки: «Я ненавижу тебя, негодяй!»
— Ты знаешь, временами у меня опять возникает ощущение, что за нами следят, — сказала Карла, когда они пробирались между деревьями.
— Может, браконьеры, — ответил Марк. — Ты помнишь то укрытие, где мы прятались?
— Интересно, чьи там могли быть вещи? Он пожал плечами.
— Кому бы они ни принадлежали, этот человек, должно быть, пережидал грозу в другом месте.
— К счастью для нас.
Она даже не догадывалась, как велико было это счастье.
В конце недели, когда жара стала ослабевать, Карла сидела на ступеньках трейлера и писала дневник. Вокруг наружного фонаря вились мотыльки; где-то в траве пели цикады. Она писала быстро, распираемая эмоциями, все свои записи она могла бы за один день перевести в стихи.
— Ты пишешь историю своей жизни, моя радость? — Карла вздрогнула, когда Марк подошел к ней. Его улыбка была полна тепла, и внутри у нее все откликнулось на его призыв.
— Это просто мой дневник. Я записываю в него события каждого дня.
— А я там есть? Карла засмеялась.
— Может быть.
Марк снял пиджак и накинул Карле на плечи. Ее тут же согрели тепло и мужской запах.
Он сел рядом на широкую ступеньку и обнял ее за плечи.
— Я хочу тебе кое в чем признаться, — сказала она. Он не упоминал об их прошлом. С момента, когда они стали близки, прошлое потеряло свое значение.
— Давай. — Он напрягся, словно вез телегу с грузом.
— Те деньги...
— Угу?
— Я не представляю, где ты их взял. Я просто повторила тебе, что ты сказал мне по телефону, потому что подумала: а вдруг это тебе поможет и ты вспомнишь.
— Я... — У него словно гора свалилась с плеч.
— Ты рад? — Карла захлопнула дневник и убрала в застегивающийся на пуговицу карман его пиджака. Улыбаясь, она положила голову ему на плечо; при этом на щеке обозначилась ямочка. — Я ненавижу тебя.
— И как же сильно ты меня ненавидишь? Медленно, неотступно его пальцы двигались
под юбку.
— Я вообще не могу говорить, когда ты этим занимаешься.
— Я жду ответа.
Ночной ветерок распушил ее локоны по его плечу, волшебные пальцы продолжали скользить вверх.
— Нет. — Она потянулась, чтобы засунуть руки в рукава пиджака. Ее реакция на его прикосновения была однозначна. Хриплым шепотом она спросила: — Так ты ждешь ответа?
— Да. — И загадочная, чувственная улыбка опять появилась у него на губах.
Карла намеренно медленно повернулась к нему. Ее руки скользнули по твердым бедрам Уайтхеда, обвились вокруг его шеи и нежно подергали волосы на затылке.
— Ну, может, и не ненавижу...
— Вот как? — отозвался Марк. Глаза его блестели в лунном свете, темные волнистые волосы шевелились от ветерка.
— Я люблю тебя, и это слишком хорошо.
— Я знаю, моя радость. — Марк зарылся лицом в волосы Карлы; свежий вечерний воздух смешивался с ароматом тропических цветов. — Я чувствую то же самое.
Но пока Карла обнимала его, Марка не отпускала внутренняя боль, потому что любая минута могла стать последней. Ему стало совсем тошно, когда Карла спросила:
— Помнишь, ты интересовался, не беременна ли я... Как бы ты отнесся к тому, что я жду ребенка?
Он помолчал, подыскивая слова, похожие на правду.
— Думаю, — что нам стоит пока побыть вдвоем.
— И как долго?
— Хотя бы немного.
Было ли это предзнаменованием или Марка мучило чувство вины, но в ту ночь ему снились сплошные кошмары.
— Уайтхед! — Ее голос вернул его из ада, где кричащую Карлу утаскивали прочь. — Очнись!
— Он не мог двинуть ни рукой, ни ногой, даже не мог закричать. Был как замороженный. Ты ничего не сможешь сделать, твердил ему мудрый внутренний голос, ты ей лгал, у тебя больше нет на нее прав...
— Нет! — Вся его беспомощность вылилась в одно слово.
— Тебе приснился плохой сон? — Ее голос был мягким, сонным и поставил на место перевернутый вверх тормашками мир. Карла закусила губу и стала убирать прилипшие ко лбу темные пряди его волос. — У тебя что-нибудь болит?