Каинова печать
Шрифт:
Слова зазвучали громче, и врачи замерли, следя за попытками женщины вернуть жизнь в агонизирующее тело. Ее отчаяние заставляло продолжать надеяться на невозможное. Последовали новые команды, но его уже накрыла волна невероятной силы, освободила от тяжести колебаний и заставила скользнуть вниз, навстречу новым пыткам.
Он хотел закричать, застонать от боли, но не смог. В ту последнюю, микроскопическую долю секунды, когда он соединился со своим телом, желание умереть ушло.
Опять возобновилось равномерное жужжание, и манящие прекрасные лики другого мира исчезли. Но смешной, нежный, уговаривающий голосок все еще был слышен:
— Я дала тебе слово. Ее имя... Карла.
Когда доктор Бартон откинул полог и вытер со лба крупные капли пота, Карла словно остолбенела. Ее глаза были широко раскрыты, от вчерашней элегантной прически не осталось и следа, взмокшие от пота пряди липли к щекам и шее. Она не могла ни говорить, ни двигаться, ни дышать.
— На данный момент кризис миновал, мисс... Карла, — поправился он. — Но вы должны понимать, моя дорогая, что состояние мистера Уайтхеда очень тяжелое.
Карла закрыла глаза и упала в тяжелое кресло у стены, чувствуя себя измотанной до предела.
— Он жив, — вырвалось у нее. Хотелось плакать и смеяться одновременно. Тяжелое состояние... Ну, с этим она справится. И Кларк справится, лишь бы был жив! — Могу я увидеть его?
— Как только его состояние стабилизируется. Может, выпьете пока чашечку кофе?
— Спасибо. — Она благодарила его за спасение Кларка, но сомневалась, что врач ее правильно понял.
Тем не менее Бартон слегка кивнул; голос у него был усталый.
— Как и вы, мы легко не сдаемся. — Затем он с грустной улыбкой вернулся к пациенту. В эту минуту доктор еще больше напоминал ей знакомого профессора...
Она не отпустила его. Он видел ее, когда плыл к потолку комнаты. Это была Карла. А он был Кларк, и она была его невестой...
Он все яснее понимал, что только этот нежный настойчивый голос смог отвлечь его от полета в благословенную, безболезненную темную бездну. Теперь он знал, кому принадлежит этот голос, и был уверен, что скоро вспомнит, как это было — любить ее и быть с нею вместе...
— Ты сказал, что починил свой тахометр и теперь сможешь вернуться ко мне на целый день раньше. Как ты назвал его? «Бегущая мельница»?
«Бегущая мельница»? Конечно, он знал, что именно имел в виду. Разве их отношения не были безумной смесью его безрассудной преданности и ее неумения видеть в нем хоть что-то плохое?
— Эй, Уайтхед! — Карла легко коснулась тыльной стороны его ладони — единственного неза-бинтованного места, к которому вели трубочки с лекарственными растворами и болеутоляющим, которое ему давали в строго отмеренных дозах. — А ты хорошо выглядишь!
— Ты шутишь, правда? — молча ответил он. — Милая, ты либо слепа как летучая мышь, либо тебе слишком легко угодить.
— Чувствуешь мою ладонь? Как приятно тебя касаться! — Карла погладила его по руке, стараясь не задеть вставленные в вены иглы.
— Конечно, чувствую. Все болит. Послушай, я вернулся из мертвых. Этого достаточно? Тогда оставь меня в покое и дай поспать.
Нежные пальцы Карлы продолжали поглаживать его, но оживленный голос не давал утонуть в темноте.
— Знаешь, я должна сообщить тебе хорошую новость. У тебя не будет пролежней.
— Едва ли я их замечу, милая.
— Эта кровать, на которой ты лежишь... Ким сказала, что она двигается, совсем чуть-чуть, но достаточно, чтобы изменить точки давления на твоем теле и не дать образоваться этим ужасным болячкам!
— Потрясающе.
— А вчера мне кто-то сказал, что после трех дней лежания в постели мышцы начинают атрофироваться. Как странно! Неужели всего через три дня?
— А почему это должно меня волновать?
— Ну, раз ты здесь уже две недели, так, может, стоит начать их разрабатывать?
— Обязательно. Если ты принесешь мне гантели, я хорошенько покачаюсь... Неужели две недели? Честно?
— Но это совсем немного. Помнишь первый по-настояшему теплый день в этом году, когда мы ездили к водопаду? Мне нравится это место. Там так спокойно... — Она помолчала, вспоминая подробности поездки. — Вода была не очень теплая, правда? — Карла негромко засмеялась. — Мне ужасно понравилось, как ты грел меня.
— Леди, конечно, я без сознания, но, может, расскажете подробности? Как это я грел вас?
— Когда на следующий день я пришла на работу, Ханна спросила: «Что это, Карла? У тебя вроде болел живот, а сыпь выступила на шее». Я вылупила глаза как идиотка, а она показала на мой воротник. Он был маленький и не смог скрыть синяк от твоего поцелуя. Как же мне было стыдно! Когда мы снова надумаем куда-нибудь сбежать, надо будет взять отгул. — И опять раздался легкий смешок. — Конечно, ты подаешь мне плохой пример, Уайтхед, но что делать? Уж очень ты зажигательный...
— Похоже, я вел себя как мальчишка. Настоящее животное. — Будь у него силы, он отреагировал бы сильнее. — Синяки от поцелуев? Ты не шутишь? Думаешь, я совсем лишен чувства ответственности? А может, мы оба потеряли голову от любви? Как ты назвала меня? Зажигательный?
— Я хочу рассказать тебе, как я прощалась со своей холостой жизнью...
Карла пригубила стакан, и он подумал: «Пожалей меня, пожалуйста». Но ее уже нельзя было остановить. Все равно расскажет, хочет он этого или нет, поэтому он просто ответил:
— Хорошо. Надеюсь, мне не придется услышать про мужской стриптиз...
— Когда ты позвонил мне тогда, рано утром, чтобы убедиться, что девчонки с работы не совратили меня, я мучилась от похмелья. Сьюзи принесла бутылку вина, и мы придумывали мой свадебный наряд. Было так весело...
— И так ты провела свою последнюю вольную ночь? На мой вкус, пресновато.
Улыбка Карлы сменилась смехом.
— Ты бы видел, как девчонки вырядили меня... — Она помедлила, и он почему-то почувствовал раздражение.