Каир. Биография города
Шрифт:
Только пожар Каира в январе 1952 года убедил многих иностранцев, что дни их пребывания в Египте сочтены. Даже не столько июльская революция, сколько пылавший Каир заставил европейцев осознать, что эра иностранного господства приходит к концу, и многие начали потихоньку готовиться к отъезду, тем более что французы, итальянцы, греки и англичане, а также европейские евреи, занимавшиеся бизнесом в Каире, всегда держали часть своих денег в иностранных банках за границей. Когда загорелись иностранные магазины, а египтяне стали открыто присматриваться к той добыче, какую могла представить собой собственность европейцев в Каире, началось серьезное отбытие иностранцев из Египта. Их (включая европейских евреев) не вынуждали уезжать, но поощряли к этому. Сразу после революции им разрешалось вывозить все имущество и до 5 тысяч египетских фунтов наличными деньгами, что было довольно великодушным решением, ибо в самом Египте уже ощущалась острая нехватка иностранной валюты.
Но настоящего исхода еще не было. Иностранные меньшинства в Каире вели себя по-прежнему нагло даже после революции, хотя теперь их власть распространялась только на прихлебателей и полунищих людей, существование которых зависело от иностранцев. Если же они позволяли себе грубость в отношении египтянина из среднего класса, то могли получить и пощечину. Тем не менее спортивные клубы Каира по-прежнему заполняли иностранцы, а рестораны, кафе и кинотеатры ориентировались больше на европейцев, чем на египтян.
В привилегированном положении в Каире после 1952 года вместо иностранцев оказались молодые офицеры. Насер всегда был бескорыстным и неподкупным человеком, и, по-видимому, эта черта характера немало способствовала его возвышению. Такими же были его соратники, но далеко не все. Многие старые офицеры высших рангов неожиданно превратились в богатых людей, у них появилась возможность законным путем приобрести шикарные магазины, деловые конторы и фабрики, с которыми пришлось расстаться европейцам.
На некоторое время офицерство стало «элитой» египетского общества, а ведь совсем недавно, до революции, армию считали слабым местом правящего класса. Почти все египтяне относились к военным с подозрением и недружелюбием, за исключением молодых офицеров, которые верили, что именно армия освободит страну. Так офицер стал могущественной фигурой в Каире, достойной того, чтобы ему льстить, предлагать взятки, стараться выдать за него дочь. Многие молодые офицеры заняли место тех самых богатых сынков и феодальных политиканов, которых они намеревались устранить. Тип офицера-бизнесмена, появившийся в это время, оставался опасным фактором в жизни Египта до 1967 года, когда многие из них были арестованы и дискредитированы после поражения в июньской войне.
Вполне естественно, что офицеры теперь появлялись в фешенебельных клубах, в частности в Гезире — этом старом храме английских снобов. Здесь слышались голоса молодых египетских офицеров, сменивших турецкую феску на фуражку и развлекавшихся так, как им диктовали вкусы их класса, их культура и возраст. Это действовало на нервы тем, кто привык к развлечениям в английском стиле. Почти незаметно армейские офицеры начали селиться в фешенебельных квартирах, о которых раньше они не могли и мечтать. Хотя армия воспользовалась своим новым положением и привилегиями, милитаристского духа в Каире не было заметно, и город не ощущал, что им правят военные. Милитаризм никогда не был присущ Каиру.
Основой египетской экономики оставался капитализм. Казалось, что Насер не возражает против капитализма. Его интересовала не идеология, а та система — как бы ее ни называли, — которая поможет Египту стать на ноги. Поэтому между 1952 и 1956 годами он склонялся к мысли, что лучшей альтернативой феодализму будет скорее система контролируемого капитализма, а не социализм. Египтян убеждали вкладывать деньги в прибыльные предприятия, а высокие дивиденды всемерно поощрялись. Таким образом, до 1956 года Каир был городом капиталистическим. В нем было много иностранных автомашин и товаров из Европы. Одежда выглядела так, будто ее только что доставили из Лондона, Парижа и Рима, а египетские сибариты хранили традиции европейской кухни.
Аграрная реформа 1952 года косвенно способствовала строительному буму в Каире, ибо крупные землевладельцы поняли, что расходовать накопленные деньги на покупку земли больше не удастся, а в банках они могут просто «сгнить». Поэтому помещики энергично взялись за строительство доходных жилых домов и зданий для учреждений. Они получали примерно 25 процентов прибыли от таких капиталовложений, так как расходы на строительство были низкими, а арендная плата довольно высокой. За эти первые четыре года некоторые районы Каира стали неузнаваемы.
В результате подобного попустительства частным предпринимателям создавалось впечатление, что настоящей революции и не было, что власть просто перекочевала из одних рук в другие. Экономические эксперты с гарвардским и лондонским образованием подсказали Насеру, что и при капитализме необходимо определенное планирование — не только для крупного строительства, как Асуанская плотина, но и в области производства горючего, удобрений, химических продуктов, вооружения, цемента, транспорта и т. д. Нуждаются в планировании даже сами деньги, а также капиталовложения, импорт и экспорт. И если в будущем индустриализованный Египет надеется вовлечь в производство широкие слои неработающего населения, то понадобятся определенные формы государственного контроля и государственных капиталовложений. Рассмотрев один план за другим, Насер пришел к выводу, что без планирования, рассчитанного на долгое время вперед, ему не возродить свою бедную страну. Так Каир стал центром и штаб-квартирой десятков новых организаций, взявшихся за перестройку египетской экономики.
В первую очередь нужно было создать материальную основу для индустриализации Египта. Легкая промышленность уже существовала, но индустриализация требовала роста тяжелой промышленности. В 1954 году с западногерманской фирмой был подписан контракт на строительство сталелитейного завода в Хелване на базе месторождений железной руды в пустыне близ Асуана, содержащих запасы в 168 миллионов тонн. Весь объект должен был финансироваться частным и государственным капиталом. Казалось, что плечи Хелвана открывают Египту путь в будущее, но на этом эксперимент со «смешанными» капиталовложениями закончился, так как, по мнению молодых офицеров, государство зашло слишком далеко в своем вмешательстве в экономическую жизнь страны.
Со временем этот сталелитейный завод на окраине Каира станет кузницей нового рабочего класса и привлечет к себе инженеров, техников и химиков — выпускников египетских университетов и институтов. Но все это в будущем. А в 1956 году заметных изменений в жизни населения Каира еще не произошло.
Можно только сказать, что за первые четыре года родилось что-то новое, но что именно — никто толком не знал. Каир как столица неопределившейся и полной противоречий системы жил в постоянном ожидании, что завтра все прояснится, что какое-нибудь неожиданное событие поставит все на свое место.