Как Бог съел что-то не то
Шрифт:
– Неужели ты и правда его сестра? – спрашивал Джордж. – Я думаю, уж если и быть чьей-нибудь сестрой, то можно найти себе кого-нибудь получше, чем старина Макс!
– Он, распутный, не носит галоши…
– Он в ботинках на толстой подошве…
– Его уши – торчком, его пальцы – крючком…
– А глаза – как огромные плошки! – триумфально закончил Джордж.
Анна смутилась. Они все это сочинили? Или это цитата из какого-нибудь английского стихотворения, которое известно всем, кроме нее?
Джордж наклонился к Анне:
– Ну правда, Анна – я ведь могу тебя так называть, – неужели нельзя было взять себе в братья кого-нибудь более подходящего?
Она попыталась что-то сказать:
– Я думаю… – а что она, собственно, думает? – Я думаю, Макс очень хороший, – сказала наконец Анна и, как обычно, покраснела.
– Великодушно! – заметил Джордж.
– И мило, – отметил Билл. – Не правда ли, мило, Джордж?
– О да! Безусловно мило.
Они сменили тему, и Анна вдруг обнаружила: единственное, что от нее требуется, это смеяться. Ей стало легко. Они ели тосты с печеной фасолью, а потом пили крепкий чай с пончиками. Билл попробовал выпросить у официантки дополнительную ложку сахара, но та ему отказала.
– Идет война, вы не в курсе? – спросила официантка.
Билл притворился, что удивлен, и воскликнул:
– Ужасно! Но мне никто не сказал! – Он поднял такой невообразимый шум, что официантка выдала ему дополнительную порцию сахара – только чтобы Билл умолк.
– Какие же вы настырные, джентльмены, – сказала она, убирая сахарницу, и, немного подумав, добавила: – Даже не знаю, как бы отреагировало правительство.
Мысль о том, что дополнительная порция сахара для Билла могла обеспокоить правительство, показалась им столь поразительной, что вся троица немедленно потребовала по дополнительному пончику.
Анна смотрела на них с восхищением. Какие они остроумные, какие симпатичные. И насколько они… англичане! Так странно видеть, что Макс в этом смысле совсем не отличается от Билла и Джорджа.
– А ведь действительно забавно, когда тебя спрашивают: «Идет война, вы не в курсе?» – заметил Джордж. – Война как будто не чувствуется.
– Ну… – сказал Макс, – не знаю, как она должна чувствоваться. Но я представлял себе это как-то… более заметно, что ли.
Билл кивнул:
– Когда думаешь о войне… Обо всех погибших…
Повисла пауза.
Анна набрала побольше воздуха и решила внести свой вклад в беседу:
– Когда я была совсем маленькой, я очень радовалась, что родилась девочкой.
Все посмотрели на нее. Макс слегка нахмурился: Анна вечно вносила какую-нибудь сумятицу.
– Из-за войны, – объяснила Анна. – Потому что девочек не отправляют на фронт.
– О да! – согласился Джордж.
Казалось, от нее ждут чего-то еще, поэтому Анна пробормотала:
– А потом мама мне сказала, что войны никогда больше не будет. Но к тому времени я уже привыкла к мысли, что быть девочкой хорошо. Я имею в виду, что это и правда хорошо. Потому что… – добавила Анна с такой идиотической интонацией, которая удивила даже ее саму, – потому что я все-таки девочка!
Все молчали – до тех пор, пока Билл не сжалился и не рассмеялся:
– Хорошо – и к тому же весело!
«Никогда, ни за что! – подумала Анна. – Никогда больше ничего не скажу!»
Но Джордж кивнул так, как будто бы она произнесла нечто здравое:
– И моя мама тоже. Она тоже уверяла нас, что войны больше не будет. И очень расстроилась, когда это случилось.
Выражение его лица приобрело высшую степень удивления. Вокруг рта налипла сахарная пудра от пончика, и от этого он казался совсем юным.
– Но если Гитлер продолжит вести себя в том же духе, нам ничего не останется, как сражаться с ним.
– Сражаться до конца! – Билл прищурил глаза. – Ты только взгляни, Каррузерс! [8] Там, на холме – пулеметное гнездо!
Джордж вздернул подбородок.
– Я пойду один, сэр, – его голос дрожал от напряжения. – Но если я не вернусь…
– Да, Каррузерс!
– Передайте всем: я сделал это во имя Англии! – Джордж встал в позу, смело глядя куда-то вдаль. А потом сказал своим обычным голосом: – Глупо звучит, правда?
8
Уоллес Брюс Мэтьюз Каррузерс (Каррутерс) – легендарный канадский военный конца XIX – начала XX века. Прославился тем, что во время одной из операций его отряд принял неравный бой с противником и сражался до последнего патрона.
Они доедали пончики, размышляя над тем, как глупо это звучит.
Потом Билл сказал:
– Мне пора лететь.
– В буквальном смысле слова? – уточнил Макс.
– В буквальном, – ответил Билл.
Он был причислен к Университетскому летному эскадрону и каждую субботу в полдень тренировался.
Джордж с усилием вытащил свои длиннющие ноги из-под стола.
– Вечером – в кино? – уточнил он.
– Конечно! – Билл махнул на прощание (его жест мог относиться, а мог и не относиться к Анне). – Увидимся! – и он выскочил на улицу.
Они подождали, пока Джордж обмотает шарф вокруг своей длинной шеи.
– А для тебя ведь все это должно выглядеть еще смешнее. Я имею в виду войну, – он задумчиво глядел на Макса. – Я все время забываю, что ты родился не здесь. Это никому не приходит в голову, – объяснил Джордж Анне. – Клянусь, Билл считает, что Макс – англичанин до мозга костей.
– Иногда я тоже так думаю, – небрежно бросил Макс, но Анна знала, как много для него значат эти слова.
Они вернулись в дом, где жили Макс и Джордж. Хозяйка зажгла огонь в камине маленькой гостиной, и Макс, обложившись книгами и бумагами, сразу уселся писать эссе об особенностях римского права. Джордж отправился принимать ванну. Было слышно, как он в соседней комнате спорит с хозяйкой, хватит ли ему горячей воды, чтобы помыться.
– Макс, – позвала Анна. – Извини… Я знаю, я не умею общаться…
– Ерунда, – отозвался Макс, отрываясь от работы. – Все в порядке.
– Но я наговорила таких глупостей. Даже не знаю почему… Наверное, я очень волновалась.
– Все волновались. Ты бы видела Джорджа и Билла перед твоим приездом. Им не часто выпадает общаться с девушками. Я единственный, у кого есть некоторый опыт.
Анна взглянула на него с восхищением:
– Беда в том, что я не ты, – и в порыве откровенности добавила: – Иногда мне так хочется чувствовать себя своей в этой стране!