Как Бог съел что-то не то
Шрифт:
Портье, робкий человек с редкими волосами, уложенными на лысине аккуратными полосами, передернул плечами:
– Да то самое. Захватили Голландию. Нацисты теперь везде. Датская королевская семья бежала в Англию.
– Быстро, – заметил папа, и чувство, что они съездили отдохнуть, тут же исчезло, как будто его и не было.
Опять зазвонил телефон. Портье снял трубку и позвал Анну:
– Это вам звонят – из Кембриджа.
Анна бросилась в телефонную кабинку и схватила трубку:
– Макс?
Но это был не Макс. Это звонил Джордж.
– Тут произошла какая-то нелепость, – сказал Джордж. – Даже не знаю, как сказать… Но Макс… Его арестовали.
– Арестовали?
Какая-нибудь студенческая выходка… напился… сорвал с полицейского шлем… – пронеслось в голове у Анны. Но Макс никогда бы…
– Ты имеешь в виду, что его забрали в полицию? – глупо спросила она.
– Да… – сказал Джордж и добавил: – Как иностранца из враждебного государства.
– Но нельзя арестовывать людей за то, что они – «из враждебного государства»! – закричала Анна. – И в любом случае Макс – никакой не враг! Мы уехали из Германии много лет назад. И он вот-вот должен получить британское гражданство!
– Я знаю, знаю. Мы все это им говорили. Но им без разницы. Они сказали, у них приказ интернировать всех мужчин-иностранцев из враждебного государства. А имя Макса было в списке.
– Интернировать?
– Да. В специальный лагерь.
Анна внезапно почувствовала внутри совершенную пустоту: дальнейший разговор утратил всякий смысл.
– Анна, ты слушаешь? – спросил встревоженно Джордж. – Послушай, здесь все переполошились: я, тьютор Макса, администрация колледжа. Билл так бушевал в отделении полиции, что его выкинули вон. Но мы не смогли ничего поделать. Это приказ правительства. Если хочешь знать, это реакция на то, что случилось в Голландии.
– Да… – ответила Анна: от нее ведь ждали ответа?..
– Неизвестно, как долго все это может продлиться. Макс надеется, что твои родители смогут что-нибудь сделать. Через две недели экзамены. И он думает, что кто-то сможет объяснить полиции ситуацию. Он взял с собой только учебники по праву – и почти никакой одежды…
– Да… – повторила Анна.
– Это все ерунда какая-то, – голос Джорджа зазвучал подавленно, как будто на нем лежала вина за случившееся. – Если что-то станет известно, я сразу дам тебе знать…
Анна словно проснулась:
– Конечно… Джордж, спасибо! Спасибо за все, что ты делаешь. Я сейчас все расскажу родителям.
И это будет ужасней всего…
Глава пятая
Как и предполагала Анна, на маму и папу случившееся произвело ужасное впечатление. Папа почти ничего не сказал: арест Макса был для него частью страшной надвигавшейся на них катастрофы. На них, на Англию, возможно – на весь мир. Перед этой бедой папа чувствовал себя бессильным.
Мама пришла в страшное возбуждение, кричала и никак не могла успокоиться. «Почему Макс ничего не сказал полиции про папу? – спрашивала она снова и снова. – Почему ничего не сделала администрация колледжа? Где были все друзья Макса?» Когда Анна пыталась объяснить, что и сам Макс, и администрация, и друзья Макса сделали все что смогли, мама отказывалась в это верить и кричала: «Если бы я была там! Я никогда бы не позволила им арестовать Макса!»
По радио в девятичасовых новостях сообщили, что все мужчины-иностранцы из враждебного государства, проживавшие на юге страны и на восточном побережье, арестованы и отправлены в лагеря для интернированных. «Если бы только Макс приехал на День Святой Троицы в Лондон!» – кричала мама. Анна никогда не думала, что Кембридж считается прибрежным городом. Видимо, это самая крайняя точка восточного побережья. И наверное, эта область наиболее уязвима с точки зрения возможного вторжения. Правительство, объявил диктор, понимает, что его действия могут затронуть и невиновных людей, и выражает надежду, что со временем ситуация изменится.
Утешения в этом было мало. Остальные новости тоже не вселяли особого оптимизма. Члены датской королевской фамилии дали интервью, в котором рассказывали, что их жизнь висела на волоске и они чудом спаслись от нацистов. В самом конце транслировался фрагмент первой речи Черчилля в качестве премьер-министра. «Я не могу предложить вам ничего, кроме крови, тяжкого труда, слез и пота», – сказал он в палате общин.
На следующий день датская армия была разбита.
Эти новости Анна услышала вечером у Бартоломью.
– Как же это паршиво! – сказала Джинни. – Теперь они снова начнут опасаться воздушных налетов и ни за что не позволят нашей школе вернуться в Лондон. Вот увидите!
Джуди кивнула:
– Страшно даже подумать, что опять придется ехать в ту забытую богом дыру.
– Возможно, и не придется… – начал мистер Бартоломью, но, взглянув на Анну, внезапно умолк.
– Па, – закричала Джуди, – ты думаешь, нам придется возвращаться в Штаты?
– Ну откуда же это можно знать! – сказала миссис Бартоломью. – У вашего папы здесь есть дела. Если мы и уедем, то в самом крайнем случае. Так что пока не стоит об этом даже думать, – она повернулась к Анне: – Ты сегодня не говорила с мамой? От Макса нет новостей?
Анна покачала головой:
– Мы даже не знаем, где он. Мама звонила в полицию Кембриджа. Но они не имеют права что-либо нам сообщать. Звонок стоил больше двух шиллингов. И мама так надеялась, что сможет поговорить с Максом. Но в полиции ей только сказали, что Макс больше не в их ведении. И в любом случае ему бы не разрешили писать или сообщать о себе каким-нибудь другим способом.
– Как же я вам сочувствую! – вздохнула миссис Бартоломью.
– У него скоро экзамены… – Анна не могла отделаться от мысли, что вместо одежды Макс взял с собою учебники.
– Я слышала, что интернировали даже нескольких профессоров, – сказала миссис Бартоломью и добавила: – Полная неразбериха!
По-прежнему было жарко, и это только усиливало общую раздражительность. В среду после курсов Анна пришла в «Континенталь» и обнаружила папу совершенно подавленным, а маму – в страшно взвинченном состоянии. Они пытались найти кого-нибудь, кто мог бы помочь Максу или хотя бы посоветовал, что нужно предпринять. Но у них было мало знакомых, и никто ничего не знал.
– Наверняка что-то можно сделать! – нервно восклицала мама и в который раз перечисляла действия, на которые возлагала свои жалкие надежды: если кто-нибудь напишет в колледж, в университет, если Джордж снова сходит в полицию…