Как быть евреем

Кугел Джеймс

Ю.Л. Многие спрашивают об этом, и каждый писатель дает свой ответ. Для меня труд поэта состоит в том, чтобы предаться поэзии. Я говорю себе: «Я запасаюсь временем, своим лучшим временем, чтобы быть готовым».

Д.Д. Готовым к чему?

Ю.Л. В какой-то день садишься, чтобы писать, и ничего не идет в голову. Полная пустота. А иногда вдруг на тебя нахлынет неизвестно откуда… Я не утверждаю, что это то самое вдохновение, о котором вы говорили, — может, дело в витаминах или в полнолунии. Но факт остается фактом — что-то на меня находит. И никогда не знаешь заранее, когда это случится, поэтому просто надо быть готовым.

Д.Д. Скажи мне, а как ты принимаешь решение, о чем писать?

Ю.Л. Опять же у каждого это по-своему. Я крайне редко говорю себе: «Давай-ка напишу о том-то и том-то». Обычно

я начинаю с какой-то фразы или образа и смотрю, куда слова меня ведут. Конечно, в результате я всегда пишу о том, что меня волнует или что со мной произошло, но изначально не ставлю перед собой такой цели. На самом деле я, наверное, несколько старомоден — некоторые поэты в России пишут заранее спланированные стихи, даже манипулируют читателем, я же по старинке все еще считаю, что настоящая поэзия не рождается из сознательных установок поэта, его концепций. Поэт разве что создает условия. Как раз это, мне кажется, делает поэзию такой трудной и в своем роде такой духовной. Ведь в конце концов стихи ни из чего не сделаны, ни из какого материала — только из привычных, знакомых каждому слов. О чем ни шла бы речь в стихотворении, слова сами борются за свое существование, преодолевая великую немоту и нетронутую белизну листа. Мне все это видится настоящей стихией: поэт пытается извлечь нечто из немоты и придать этому «нечто» форму, потому что в любой момент немота грозит остаться непроницаемой и неподдающейся. Что особенно трудно — от поэта требуется больше, чем просто подобрать звучные рифмы. Конечно, мы ценим в поэзии то, что она максимально использует возможности языка, что она красива, — но это только половина дела. Другая половина, которая нередко вступает в конфликт с первой, заключается в стремлении быть истинной, коснуться самого важного, сказать правду, а не просто продемонстрировать нечто впечатляющее, умное, музыкальное. Иногда правда не так умна и элегантна, как ее может представить поэт. Порой правда звучит не слишком поэтично. Поэт всегда погружен в эту борьбу; он не обладает никаким оружием, за исключением своей искренности, стремления в нужный момент оказаться на месте и попытаться что-то извлечь, употребляя слова, которые произносят все, но при этом пытаясь сотворить что-то доброе и истинное.

Д.Д. Ты очень хорошо все сформулировал. Но разве твой собственный ответ не подсказывает тебе, зачем я задал этот вопрос?

Ю.Л. Возможно…

Д.Д. Видишь ли, между твоим ответом и тем, что я пытался тебе сказать, много общего. Конечно, поэзия — вещь особая. И все же борьба без оружия, о которой ты говоришь, знакома каждому настоящему еврею. Потому что в конечном счете человек, который предстает перед Б-гом, оказывается именно в таком положении: все лишнее отбрасывается прочь, остается лишь его крошечное «я» — здесь, на земле, в поисках Б-га — в данном конкретном состоянии, в данный конкретный момент времени.

Ю.Л. Я понимаю, что вы хотите сказать.

Д.Д. Да, но ты говоришь это без энтузиазма.

Ю.Л. Я надеялся, что все будет как-то по-другому. Я не хочу того же самого.

Д.Д. А это и есть совсем по-другому — не так, как ты себе представляешь. Сравнение с поэзией вполне уместно, но вводит в заблуждение. Потому что в конце концов весь иудаизм состоит в служении Б-гу — а это бесконечно далеко от сочинения стихов. Здесь и там одинаковы только стартовые позиции, ничего более, — хотя и это кое-что значит. Что касается всего остального, то иудаизм должен строиться спокойно и честно, когда исключается все наносное, когда ты безоружен. И преимущество поэта в том, что такое состояние он уже испытывал.

Часть третья

КНИГИ

Несколько месяцев спустя…

Ю.Л. Давид Романыч, я попытался сделать все то, что вы мне посоветовали. И на курс «Введение в иудаизм» в МЕОЦе записался, и на пару служб в синагогу сходил… Но все идет как-то не слишком удачно.

Д.Д. А что такое?

Ю.Л. Это не то, чего я ожидал, и не совсем то, о чем вы говорили.

Д.Д. Не совсем то?..

Ю.Л. Ну да. У меня такое чувство, что все ходят вокруг да около, не затрагивая самой сути. Мне показалось, в прошлый раз мы настроились на одну волну, говорили об одной общей цели. Правда, насчет синагоги вы меня предупредили, поэтому многого от нее я не ожидал. Но вот и «Введение в иудаизм» рассказывает о разных праздниках, о еврейской истории, о еврейских книгах— Торе, Мишне, Талмуде, мидрашах…

Д.Д. Так что же в этом плохого?

Ю.Л. Да ничего плохого. Просто мне кажется, что все это не столь существенно… Хочется сказать себе: ну признайся, наконец, ведь все это не о том… Я не против изучения фактов, имен и названий, в любом случае я это делаю. Но мне кажется, по сути, это не имеет отношения к тому, о чем мы говорили.

Д.Д. Юра, но ведь ты только начинаешь. Ты что-нибудь довел до конца? Я же говорил тебе: иудаизм — это целый мир и ты только начинаешь в него вглядываться. Я помню, о чем мы с тобой беседовали, но это всего лишь начало. Ты должен основательно изучить каждый аспект иудаизма — повторяю, каждый. Я объяснял тебе: с учетом ситуации в России нужно использовать любую помощь, откуда бы она ни шла — от синагоги, от книг, от чего угодно. Ты учился быть русским больше двадцати лет и только сейчас начинаешь учиться быть евреем. Это не так легко.

Ю.Л. Да, но я не вижу особого смысла в этих занятиях. Еще можно понять, какова польза от изучения иврита: чтобы запомнить наизусть молитвы, — но все остальное — кто кого комментировал, когда что было написано — я не понимаю, это-то зачем?

Д.Д. Просто ты ничего еще не знаешь. И любому человеку в этом неприятно признаваться, особенно человеку в твоем положении. Ты хочешь сосредоточиться на том, что считаешь важным, а остальное все отбросить. Так не получится. Или вернее, получится по-русски, когда иудаизм превратится у тебя во что-то вроде хобби, как у многих наших сограждан, — выучить пару песен, походить на курс еврейской мистики… Повторяю, иудаизм — не хобби, а жизненный путь. И путь этот состоит из деталей: все рождается из благословенных деталей. Так что нужно начать сначала, а затем учиться, учиться и учиться — впитывать все, что можно. Не важно, в каком порядке учить, — ты в любом случае снова и снова будешь возвращаться к одним и тем же вещам, только в новом контексте, пока действительно не узнаешь их. Понятно?

Ю.Л. Да, но не могу сказать, что все это меня вдохновляет… Вы хотите сказать, что через 20 лет я наконец обрету те знания, которые мог бы иметь уже сейчас?

Д.Д. Я этого не говорил. Насколько быстро ты будешь учиться, зависит только от тебя. Но не надо себя жалеть. Если ты будешь работать напряженно, то через полгода-год основательно продвинешься. Главное, чтобы ты не поддавался лени, не боялся трудиться много и напряженно. Потому что быть евреем — это не хобби, припасенное на выходные дни или на часок-другой вечернего отдыха. Понимаешь?

Ю.Л. Да, понимаю.

Д.Д. Юра, мы можем остановиться прямо сейчас.

Ю.Л. Нет.

Д.Д. Хорошо. Тогда давай посмотрим, чему ты уже научился. Тебе рассказывали о книгах?

Ю.Л. Да, с книгами как таковыми нет проблем. Но не совсем понятно, какая связь между ними — Торой, Мишной и так далее. Ведь они находятся в определенной иерархии?

Д.Д. В каком-то смысле да. Все довольно просто. У нас прежде всего есть Тора — пять первых книг Библии, которые по-русски называются Бытие, Исход, Левит, Числа и Второзаконие. На иврите их называют по первому слову или ключевому слову первого предложения в книге: Брейшит, Шмот, Ваикра, Бемидбар, Дварим (в ашкеназской традиции они звучат как Брейшис, Шмойс, Ваикро, Бемидбар, Дворим). Иногда эти книги называют Пятикнижием Моше — потому что они восходят к Моше и последние четыре книги повествуют о его жизни. (Первая, Брейшис, рассказывает о древнейшей истории нашего народа, когда еще не родился праотец Авраам, потом об Аврааме, его сыне Исааке и внуке Яакове, о двенадцати сыновьях Яакова, которые основали двенадцать колен Израиля.) К этим пяти книгам добавляются остальные книги Библии. Часть из них (Иеошуа, Шойфтим, Шмуэл и Млохим) — исторические. В них рассказывается о событиях после смерти Моше — заселении земли Израиля, возвышении Давида и основании царской династии, о царстве, которое он воздвиг, о том, как со временем оно раскололось на два царства, и так далее — вплоть до VI века до новой эры, когда вавилоняне захватили Иерусалим, разрушили Храм и отправили евреев в изгнание в Вавилон. Дальнейшая история описана в Книгах Эзры и Нехемии: через семьдесят лет после поражения вавилонян евреи вернулись на свою землю и отстроили Храм. Есть также книги пророков — среди них Ишаяу, Ирмияу, Ошеа, Амос. Наконец, есть Книги псалмов Давида, притч Шломо, Книга Иова и еще несколько. Все эти книги с величайшей заботой сохранились с древнейших времен; их почитали за священные.