Как целует хулиган
Шрифт:
Данила медленно развернулся к стойке и, упершись в неё локтями, уронил голову. Смотрел в стакан перед собой и не понимал... Вернее – и понимал. И всё вдруг начало стремительно вставать на свои места: как она кричала и отпихивалась, и кровь, и то, как психанула, когда он ей про месячные...
Твою мать, вот дебил!
По венам колючими иглами рассыпался жар.
– Нет, я-то, ясен хрен, не против, что она нулёвая, – разошёлся Кирей. – Я очень даже счастлив! И уже, блин, почти год жду, пока она созреет. Не давлю, не совращаю, хотя мог бы! Но, блин, зачем мозг-то выносить? Ну сказала бы: ещё год, или там, два, три – я бы тогда по-другому решал как мне быть. Но когда вот так...
– Так ты что, изменяешь ей?
Кирей невесело рассмеялся, растёр ладонями лицо.
– Если присунуть от случая к случаю, потому что челюсть уже сводит – это измена, то да, я ей изменяю. Но на самом деле это не измена, братан, это просто секс, потому что ничего личного. И просто потому, что я не подписывался бессрочно хер на узел завязывать. И если бы Маринка давала мне, хотя бы так же, от случаю к случаю – мне бы никто и не нужен был! И как только она соизволит – так сразу всех левых побоку! Вот только она, похоже, решила пойти на второй год динамо.
– Если всё так сложно, то... – Данила осёкся, понимая, что не имеет права на этот вопрос. И вообще на эту тему. Но удержаться было невозможно – внутри всё кипело от злости на себя, на обстоятельства, на то, что сто раз мог догадаться, но слышал только себя. И какая-то дурацкая, предательская надежда, за которую даже по пьяни было стыдно. – Если у вас всё так сложно, то зачем тогда? – Хотел поднять на братана взгляд, но не смог. – Ну... Почему бы тебе не найти другую, посговорчивее, попроще, поопытнее – как ты любишь?
Кирей, как и Данила, повесил голову и, глядя перед собой в стойку, долго молчал и невесело усмехался. Наконец, разлил по стаканам остатки виски.
– А ты про любовь что-нибудь слыхал, братан? Это такая хрень, от которой крышу сносит и все эти «зачем» и «почему» перестают работать. Давай! – поднял стакан: – За любовь. Любовь, это классно! Я психанул, конечно, но ты не обращай внимания. Просто иногда даже не то, что терпение кончается, а мысли дурацкие приходят, знаешь, вроде – а вдруг у неё просто кто-то ещё появился? Пока я там по загранкам, она ведь здесь одна, и что ей мешает... – Мотнул головой: – Хотя нет, она не такая. Она классная, Даныч. Ты даже не представляешь, какая она классная! Давай, короче, выпьем за то, чтобы...
Данила удержал его руку со стаканом, силой опустил к стойке.
– Хватит. Поехали домой, братан. Давай, давай! Поехали!
– Не, – упрямо мотнул головой Кирей. – Ты если хочешь, езжай, а я ещё потусуюсь. Катька закончит, с ней тогда и поеду.
– Не дури, братан! Какая, нахер, Катька?!
– Да в том-то и дело, что никакая! Но для того, чтобы пар спустить сойдёт. Вот ты давно последний раз трахался? Молчишь... А я аж в начале лета, прикинь? Нет, ну ладно, в Италии ещё пару раз было. Но это так, экспромт. А мог бы хоть каждый день, и там и здесь – вообще не проблема! А я всё побоку, потому что Маринка! А нахера, спрашивается, если в итоге, и меня тоже побоку?
– Так, я не понял, – зло схватил его за химо Данила, – ты её любишь или нет?
Сцепились взглядами.
– Ну люблю. Люблю! А что толку-то? – и всё-таки махом проглотив свой виски, Кирей шлёпнул Данилу по плечу: – Не парься, братан! Мне просто надо развеяться, иначе я задохнусь. А ты езжай. Я же вижу, тебе тут не по приколу.
Глава 37
Из больницы ушла уже через час. Не спеша брела по проспекту, прислушиваясь к ноющей тяжести внизу живота – как будто туда камней насыпали. Да и на душе было по-прежнему тяжело.
То и дело наворачивались слёзы, но, так и не сорвавшись с ресниц, высыхали, оставляя жжение и зуд в глазах, чтобы немного спустя накатить снова, и снова высохнуть, так и не прорвавшись рыданиями. Просто не хотелось ни плакать, ни смеяться, ни чувствовать, ни думать. Ничего не хотелось.
Зайдя во двор, даже не сразу услышала, что её окликнули. А когда, наконец, поняла – сердце оборвалось. Меньше всего на свете она готова была сейчас увидеть ЕГО.
Не оборачиваясь, пошла быстрее, но Данила догнал.
– Марин, ну погоди! – Подстроился под её шаг. – Одну минуту, Марин! Пожалуйста!
Она не остановилась, и уже возле самого подъезда он всё-таки удержал её за плечи. Осторожно, словно чужую фарфоровую статуэтку.
– Два слова, Марин!
Тут же снова начали наползать слёзы, но на этот раз слишком уж неудержимо. Пряча их, опустила голову. Данила убрал руки, но всё не начинал говорить. Такая тяжёлая-тяжёлая пауза...
– Я... – начал он, но снова замолчал, как будто и сам не знал, что хочет сказать. – Вот, короче. Возвращаю.
Протянул ей что-то, Маринка машинально подставила ладонь, и ком в горле стал вдруг огромным и колючим – это был кулончик. Половинка сердца.
– У себя нашёл, ещё тогда... Ну после того, как...
Половинка её сердца. Та самая, которую она вверила Киру, а затем нашла в Катькиной подушке. А потом и вовсе потеряла неизвестно где.
А оказалось, далеко ходить не надо.
– Я просто хотел сказать, что... Короче, прости, Марин. Всё реально глупо получилось. С самого начала. Я тогда просто... Блин...
Перемялся с ноги на ногу, тяжело вздохнул, и Маринка вдруг уловила запах перегара. Сухо, без эмоций усмехнулась. Как наглядно: перекати-полю – вольная воля на все четыре стороны, сам себе хозяин! А ей – время собирать камни. Сама посеяла, сама пожала. Всё по-честному.
– Короче, Кирей любит тебя Марин. Не знаю, что там у вас вышло в тот раз, когда ты... Вернее, мы... Ну... – вздохнул. – Ну ты, короче, сама понимаешь. Но он реально любит тебя, и ты права была – я действительно между вами третий лишний и всё такое. Ты ещё тогда говорила, что это всё ошибка, и я должен уйти. Ну вот... – помолчал. – Всё, Марин, я ушёл, обещаю. И ты это... Ну... Ну, короче, прости за тот раз. По-дурацки всё вышло, да.