Как дружба с недружбою воевали (Время учеников-3)
Шрифт:
Из облака табачного дыма снова вырвался хохоток, но теперь он звучал чуть дальше.
– Абрикос!
– Андрею Т. стали надоедать эти идиотские прятки; он резко шагнул вперед, и вдруг из табачной мути высунулась большая челюсть, клацнула перед его носом и задёргалась в идиотском хохоте. Андрей Т. узнал ее обладателя.
– И-извини-те.
– Голос его дал трещину; он смотрел на вилоподобные руки, на железный дворницкий лом, на хлопья желтоватой слюны, вылетающие изо рта этого человека-молота.
– Гы-гы.
– Хмырь с челюстью продолжал смеяться и, так же продолжая смеяться, спрятался за табачной завесой.
Андрей Т. вытер вспотевший лоб и направился наугад к выходу. Ноги его слушались плохо. Он сделал уже шагов двадцать, но курилка
Впереди замаячило что-то тёмное; Андрей Т. подумал, что это долгожданная дверь, прибавил шагу, но из табачной копоти вылезли гороховое пальто, шёлковый засаленный шарф и коптящая атмосферу трубка.
– Извините, молодой человек, - сказали пальто и трубка. Голос их звучал с хрипотцой и с легким прибалтийским акцентом.
– Вы случайно не знаете, какое минеральное сырьё из стран Южной Азии вывозится на мировой рынок?
Андрей Т. судорожно сглотнул и попятился в табачное облако. Голова шла кругом, в глазах прыгали какие-то пуговицы, некоторые были со свастикой, некоторые с красноармейской звездочкой. "Выход, выход, где выход?" - стучало в его мозгу. Он тыкался влево, вправо, но везде было прокуренное пространство, полное чудовищ и голосов.
Кто-то коснулся его плеча. Ожидая очередного оборотня, он втянул голову в плечи и собрался отпрыгнуть в сторону, но сзади его спросили:
– Здрасьте, Андрей Т.
– это вы будете?
Голос принадлежал женщине, и Андрей Т. нехотя обернулся.
– Людмила.
– К Андрею уже тянулась ссохшаяся наманикюренная рука. Можно Люся.
– В женщине он узнал халтурную эстрадную диву из компании, приехавшей в "мерседесе". Где-то тихо заворковала музыка, и гнусавый поддельный голос запел про неземную любовь.
– Вы курите?
– Женщина улыбнулась; Андрей вымученно мотнул головой, что означало "нет".
– Какой же вы робкий мальчик. Вы всегда так обращаетесь с женщинами?
"С такими, как ты, - всегда", - хотел ответить Андрей Т. этой стерве, но тут из-за табачной стены высунулся еще один персонаж этого сумасшедшего действа. То ли он был цыган, то ли он был пират - судя по серьге в ухе, черным смоляным патлам и хищной золотозубой улыбке, не слезающей с его обугленного лица.
– Рыбонька моя златопёрая, где ты?
– сказал вновь появившийся персонаж.
– Я тебя везде обыскался.
– Тут он как бы случайно бросил взгляд на Андрея Т., вернее, сделал вид, что случайно.
– Что я вижу! Измена! О, несчастная, на кого же ты меня променяла? На этого... этого...
– Глаза его налились кровью. Пиратская серьга в ухе горела, как лунный серп. Он вытащил из-за пояса нож.
– Я зарежу вас обоих. Сначала его, а потом тебя. Ты этого заслужила, коварная.
– Грянула музыка из "Кармен". Золотозубый герой-любовник бойко изображал сцену ревности.
– Отставить.
– Рядом кто-то закашлялся, выдавливая сквозь кашель слова.
– Тоже мне, нашли место - в курилке! Вы бы еще на сцене базар устроили.
– Пардон, мадам!
– Чернявый завилял задом и отвесил полупоклон. Нож был убран за пояс. Музыка замолчала.
– А вас, Андрюша, и не узнать. Да, время! Сколько лет-то прошло? Пятнадцать? Двадцать? Волосы вон уже седые. Жена, небось, детки, внуки скоро пойдут, зарплату на работе не платят. Что, жизнь не балует?
Андрей Т. смотрел на двугорбое существо в сером штопаном балахоне и не знал,, отвечать ему или плюнуть, не долго думая, в отливающий огнем катафот на месте её правого глаза.
Но старухе были, похоже, и не нужны подробности его личной жизни. Она подёргала свой ястребиный клюв, вздохнула и продолжала дальше:
– Жизнь нынче - штука сложная, никого не балует.
– Она перешла на "ты".
– Это тебе не со шпагой по коридорам бегать. Не забыл, поди, ту историю? Как за дружбу-то на шпажонке дрался? Не забыл, вижу, что не забыл, - желваки-то так ходуном и ходят! И, наверно, до сих пор думаешь, какие мы все мерзавцы, какие мы все плохие, как бы
– Она чикнула средним и указательным пальцами возле зобастой шеи и хрипло расхохоталась.
– Узкий у вас, у людей, кругозор. И понятия у вас такие же узкие. Вы - хорошие, мы - плохие. У вас - помощники, у нас - прихвостни. У вас - лица, у нас морды и хари. О великий и могучий язык, в котором все можно поставить с ног на голову!
– Она воздела к задымлённому потолку свои подшипник и катафот, потом вернула глаза на землю и посмотрела на Андрея Т. с упреком.
– А мы не такие. Мы - не враги. Мы тебя специально тогда проверяли. "К другу на помощь..." и все такое. Это же была проверка на дружбу. Трус ты или не трус. А ты не понял - гады, мол, и делают только гадости. И до сих пор не хочешь понять.
Андрей Т. наконец решился вставить слово в её затянувшийся монолог:
– Значит, это вы меня сюда заманили? И Генка тут ни при чём? Зачем? Ответьте мне ради Бога - зачем я вам нужен? И записка эта дурацкая - для чего?!
– Погоди, не перебивай. Я ещё не договорила про дружбу.
– За растопыренными зубами старухи жадно шевелился язык. Жил он сам по себе, независимо от разговора хозяйки; раздвоенный на равные дольки, он скользил меж её зубов, выискивая остатки пищи. Иногда язык замирал, поднимался как голова змеи, словно бы о чем-то задумывался. И тогда Андрею Т. представлялось, что у старухи во рту змея, и стоит только ей приказать, как змея выпрыгнет стрелой изо рта и пронзит его ядовитым жалом.
– Вот ты думаешь, только у тебя дружба. И этот твой драгоценный Геннадий М., из-за которого ты здесь, собственно, и находишься, лишь узнает, что его дружок в Заповеднике, вмиг примчится сюда на белом коне, как какой-нибудь Георгий Победоносец. А теперь послушай меня, старую и мудрую женщину. Не примчится к тебе твой Геннадий. И тогда не примчался бы, двадцать лет назад, и сейчас, тем более, не примчится. Потому - вы с ним люди разные. Это ты прошел испытание, а он его не прошел. Вот в чем между вами разница. Ты не трус, а дружок твой - трус.
– Вранье! Всё вранье! Вы его не знаете.
– Это мы-то его не знаем?
– Старуха, а вслед за ней и столпившиеся вокруг уроды громко и противно расхохотались.
– Но уж давно известны нам любовь друзей и дружба дам, процитировал недавний ревнивец.
– Мы твоего Геннадия М. знаем как облупленного, - сказала старуха. Он...
– Она помедлила, лениво покачивая горбами.
– Про него успеется, сначала надо разобраться с тобой.
– Она окинула взглядом собравшуюся вокруг компанию. Здесь были все, кого увидел Андрей Т. на площадке перед зданием Заповедника, когда смотрел из окна. И человек-блин, и недобитый фашист, и хмырь с челюстью, и человек-вешалка, и эстрадная халтурщица, и еще много других, которых, если описывать, то не хватит никаких слов. Двугорбая старуха, похоже, была тут главной. Окинув взглядом всю свору, она выбрала из всех одного и поманила его к себе. Выбранный был невысок ростом, лицо имел сплющенное и острое, похожее на лезвие топора, носил клинообразную бородку a la Калинин и весь был оплетён паутиной с налипшими на неё дохлыми мухами. Одна нога его была повернута пяткой вперед, другая была нормальная. Он подошел к старухе и почтительно перед ней осклабился.
– Скажи-ка мне, Дрободан Дронович, кто есть для тебя он?
– Старуха показала этому нелепому существу на Андрея Т.
Существо потупилось и сказало:
– Папа.
– Вот видишь!
– Старуха бросила на Андрея Т. победный взгляд и велела клинобородому Дрободану вернуться в строй.
– Ты ж наш папочка, мы все из твоего сна вышли. Яблочки, как говорится, от яблоньки. А ты нас хочешь, как Иван Грозный своего сына...
– Она покачала головой.
– Нехорошо, папаша, нехорошо. Хромает у тебя педагогика.
– Послушайте...
– Андрей Т. замешкался. Он не знал, как ему эту двугорбую уродину называть.
– Нечего мне тут в родственники навязываться. Где Геннадий? Куда вы его от меня прячете?