Как это было: Объединение Германии
Шрифт:
Формулы, как видите, недвусмысленные. Но все они исходят из того, что ГДР будет отстаивать эти позиции в переговорах с представителями ФРГ. А мы, Советское правительство, фиксируем свою поддержку гэдээровской позиции. Но нигде в документе даже намека нет на то, что, если власти ФРГ отвергнут такую позицию, мы пойдем на срыв всего процесса объединения. Такая постановка вопроса просто абсурдна. В одном из интервью по поводу таких обвинений, будто я позже, перестав быть президентом, «забыл о своем требовании», об «условии», якобы предъявленном Колю, и т. п., я сказал: здесь путают Божий дар с яичницей, то есть ставят в один
Переговоры на эту тему шли между самими немцами. 15 июня 1990 года было принято Совместное заявление правительств ФРГ и ГДР об урегулировании открытых имущественных вопросов. Председатель Совета Министров и министр иностранных дел ГДР де Мезьер и министр иностранных дел ФРГ Геншер проинформировали 12 сентября 1990 года Шеварднадзе об этом Заявлении в своем письме. Там сказано буквально следующее: «Изъятия имущества, проведенные на основе прав и верховенства оккупационных властей (в 1945 — 1949 гг.), являются необратимыми. Правительства Советского Союза и Германской Демократической Республики не видят возможности пересмотреть принятые в то время меры. Правительство Федеративной Республики Германии, учитывая историческое развитие, принимает это к сведению. Оно придерживается мнения, что за будущим общегерманским парламентом должно быть оставлено право принять окончательное решение о возможных государственных мерах по компенсации.
В соответствии с п. 1 ст. 41 Договора между Федеративной Республикой Германии и Германской Демократической Республикой об установлении единства Германии от 31 августа 1990 г. (Договора об объединении) упомянутое совместное заявление является составной частью этого Договора. В соответствии с п. 3 ст. 41 Договора об объединении Федеративная Республика Германии не будет принимать правовых актов, которые противоречили бы процитированной выше части совместного заявления».
Шеварднадзе в качестве министра иностранных дел СССР принял это письмо к сведению. Не более того. И никаких официальных решений в Москве на этот счет никто не принимал, что совершенно понятно.
Как видно из процитированного документа, договоренность об имущественных отношениях, о которых идет спор, состоялась между самими немцами, и ни в какие документы, подписанные официальными лицами Советского Союза, эти положения никогда не включались.
Чтобы поставить последнюю точку на этой теме, хочу еще раз напомнить о следующем: кроме вышеупомянутой фразы Модрова в беседе со мной 6 марта, этот вопрос не поднимался никогда ни канцлером Колем, ни Геншером, ни де Мезьером, сменившим 12 апреля Модрова на посту премьера ГДР. Естественно, сам я, по названным выше соображениям, никогда не ставил и не мог ставить его, тем более в качестве условия своего согласия на объединение Германии. Все претензии на этот счет я категорически отвожу.
Однако вернусь к главной теме.
5 мая начались переговоры по формуле «2+4» в Бонне. Участники изложили свои позиции по внешним аспектам строительства немецкого единства. Согласована была повестка дня работы этого «института» из четырех пунктов: 1) границы; 2) военно-политические вопросы с учетом подходов к приемлемым структурам безопасности в Европе; 3) Берлин; 4) окончательное международно-правовое урегулирование и ликвидация прав и ответственности четырех держав.
Согласован календарь следующих встреч в рамках «2+4»: июнь — в Берлине, июль — в Париже, сентябрь — в Москве. Решили пригласить Польшу на парижскую встречу (по вопросу о границах).
Попытки Шеварднадзе на встрече в Бонне отстоять предписанную ему в директивах Политбюро позицию по вопросу о невхождении единой Германии в НАТО никто не поддержал.
Приближалось 45-летие Победы в Великой
Отечественной войне. Мне предстояло выступать в Кремле на торжественном собрании, посвященном этой дате, с которой едва ли не у каждой советской семьи были связаны глубокие переживания. Я решил именно в этот день объяснить народам СССР нашу политику в отношении Германии и обрисовать перспективу, на которую эта политика дает нам возможность рассчитывать. Вот что я, в частности, сказал тогда:
«Мы с сочувствием относимся к понятному желанию немцев ГДР и ФРГ жить единой семьей. Настала пора перевернуть эту послевоенную страницу в истории Германии.
Убежден, что выражу общее мнение, сказав: советские люди за сотрудничество с этой новой Германией. Сохранение и расширение экономических связей, взаимодействие двух наших великих народов на почве науки и культуры, политический диалог между ними могут многое дать цивилизации и послужить одной из опор хельсинкского процесса.
Но нужны надежные гарантии, что при объединении двух германских государств не будут нарушены интересы нашей безопасности, как и других народов, стратегическая стабильность в Европе и мире.
Сейчас начаты переговоры по формуле «2+4», идут и двусторонние контакты с правительствами США, Великобритании, Франции, ГДР, ФРГ, а также Польши, Югославии, Италии, некоторых других государств. Среди важных тем, стоящих перед «шестеркой», — германский мирный договор, который окончательно подвел бы черту и под Второй мировой, и под «холодной войной».
Он должен дать уверенность в том, что с немецкой земли впредь будет исходить только мир. Договор призван определить военный статус Германии и ее место в общеевропейской структуре безопасности, зафиксировать ее обязательства в том, что касается нерушимости послевоенных границ.
Подчеркну: нам чужда мысль о документе, дискриминирующем Германию, затрагивающем национальное достоинство немцев. Новый Версаль неуместен, как не нужно и перелицовывание сепаратных соглашений 1952 — 1954 годов. Нет, это должен быть акт мира в точном и полном смысле слова».
Могу добавить к этому то, что я сказал Хорсту Тельчику, помощнику канцлера, приехавшему в Москву по его поручению 14 мая:
«Сейчас мы вышли на магистральный путь развития советско-германских отношений. А ведь за спиной у нас 27 миллионов погибших советских людей, 18,5 миллиона раненых, контуженых, десятки миллионов осиротевших и потерявших здоровье. Вся нация была потрясена до основания. То же можно сказать и о немцах.
Поэтому оба наших народа призваны строить свои отношения в будущем так, чтобы их ничто не омрачало. На мой взгляд, за многие столетия сегодняшняя ситуация — самая благоприятная для старта в новое будущее отношений между Германией и Россией».
Мое выступление в канун Дня Победы было воспринято в стране с пониманием. Никаких признаков несогласия в народе, тем более протестов, не было. Правда, антиперестроечная сталинистская оппозиция уже взяла на вооружение против меня и германскую тему. Однако это не поколебало моей решимости довести дело до конца.