Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...
Шрифт:
Ковыляет это Алешка, а сам все никак решить не может. Вон уже и просвет показался, еще немного, и лес кончится.
– Это еще кто таков будет?
– голос знакомый слышится.
– Кабы не три ноги, так подумал бы я, уж не Григория ли сынок?
– Григория, - Алешка отвечает. Повернулся на голос, и упал.
– Чего уж там, конь о четырех ногах, и то спотыкается, а у тебя три всего, - Сыч говорит. Кому ж тут и взяться, как не ему?
– Кто это тебя так? Али сам?
– Родственница твоя удружила, - Алешка буркнул.
– Кем она там тебе приходится?
– Родственница?
– Сыч удивляется.
– Какая
И пришло тут Алешке в голову, к бортнику попроситься. Он и на язык короток, и в снадобьях толк знает. Не так, конечно, как Всеведа, но все же... Вот и наплел с три короба, - даром что на ногах не держится и в голове туман, - будто послал его отец родственника своего за озеро проведать, а он, на обратной дороге, в деревне одной, девку встретил, которая вроде как племянницей Сычовой сказалась. Разговорились они, а у нее, оказывается, жених имеется. Заприметил их, и только было Алешка за околицу вышел, налетел со своими дружками-приятелями, с дрекольем в руках. Пятерых-шестерых Алешка, конечно, по сторонам раскидал, только с остальными не справился. Так его без вины отходили, что хоть ложись и помирай. Хорошо, досюда доплелся... Нельзя ли у тебя, Сыч, хоть немного где в сарае отлежаться? Сам понимаешь, в таком виде домой заявиться, охов да ахов будет - на телеге не увезешь. Кстати сказать, девка эта самая поклон ему передавать велела...
Бортник только головой покачал. Некому ему поклон передавать. Врет Алешка, и глазом не моргнет. Однако и то правда, досталось ему от кого-то сверх всякой меры. Что из-за девки где отходили, это вполне могло случиться. Дело молодое... Что домой идти опасается, тоже понятно. Григорий, он еще и добавить может, коли не за просто так побили.
А что трепку молодцу знатную устроили, это Сыч в баньке увидел, когда Алешку у себя в избе приютил. С головы до пят - живого места на нем нету, где синий, где черный - что твоя туча грозовая. Как только и до места того добрался, где в лесу встретились. Ежели б не встретились, хана парню. А так, прогрел бортник Алешку паром березовым да дубовым, попотчевал снадобьями, из меда с травами сваренными, стал молодец в себя приходить. Не сразу, не вдруг, конечно, а только спустя время поднялся на ноги, домой засобирался.
Чего только не наобещал Сычу, за спасение свое. И с дровами помочь, и с бортями, и чего только не пожелает, - все исполнит, и даже дощечки те самые, по которым черты с резами разбирать учился, отдаст. На вопрос же немой, что в глазах бортника ясно виделся, не ответил, только понурился и головой покачал. Ну, тот особо не настаивал. Алешка же, хоть и намолол-наобещал столько, что враз не унести, слово свое сдержал. И насчет дров, и насчет покоса, и сарай поправить помог, и дощечки свои отдал. Так рассудив, что без них в беду угодить помудренее будет.
Дома, как вернулся, особо не расспрашивали. Мать рада была, что сын жив-здоров, ей иного и не нужно, не бабское это дело, зачем князь его посылал. Отцу же Алешка сказал, что наврали все люди, не было никакого зверя дивного. Медведем огромадным зверь дивный оказался. С ним без него справились. Шкуру видел. Такова размером, что крышу избы запросто накрыть можно. Спроси - почему правду о приключившемся утаил, не ответит. Добро бы постороннему кому умолчал, там не поверить могли, на смех поднять, а то - отцу. Со стороны глянуть, странно это с Алешкой получается. Сделал доброе дело - и молчок. А шалость какую - так распишет, будто ничего важней этой самой шалости на свете нету.
От Екима тоже утаил. Поведал буднично, съездил, мол, проведал. Задержался на день, и обратно. Ничего такого в дороге не видал. Лес - он везде лес, а люди живут - как везде живут. Тут особо и сказать нечего.
И потекла жизнь Алешки по-прежнему, в заботах да шалостях вперемежку. Забываться потихоньку стало приключение его. Будто было, а вроде и не было. Вот, скажем, как прошлогодний снег. Ан сколько прошло, примечать за собой стал, то, да не то. И работа вроде спорится, и на гулянье не из последних, а все одно, не по-прежнему. Раньше как было? Глянул на сделанное, и удовольствие почувствовал, а нонче - сделал, ну и сделал. А тут еще мать оженить его задумала. Это отец ненароком проговорился. Услышал про озорство очередное, да и махнул в сердцах: правильно, мол, мать говорит, женить тебя надобно, а то никак ветра в голове не избудешь. Узнал Алешка и кого в жены ему прочат - Миловзору, кузнецову дочку. Припоминать начал, так и затылок зачесал. Слов нет, девка хорошая, справная, и лицом мила, и статью... Чего там говорить, всем взяла. И на гулянье, все как-то рядышком оказывается. А коли не рядом, так все в его сторону посматривает.
Забеспокоился Алешка. Григорию с Потапом, ну, отцом Миловзоры, сговориться - только встретиться. Они друг дружку хорошо знают. Может, уже парой слов и перебросились. Алешке же жениться - нож вострый. Ему еще погулять хочется. Да и к хозяйству не прикипелось как-то. Вспомнил и про то, как к камню сходить собирался, порядок навести. Улучил время, наведался. Там все так и осталось, как оставил. То есть на полу кучей. Разбирать начал, развешивать, чует - по-иному сердце забилось. Хоть и не пришлось мечом помахать, а как взял его в руки, будто друга после разлуки долгой встретил...
Долго потом на камне просидел, - ноги поджал, руки на колена, голову на руки. Беспокойство внутри какое-то, а отчего - не понять.
Обратно побрел, Екимку встретил. Тот коня к озеру водил. Разговорились, на бревнышко поодаль воды пристроились. Видит Екимка, у Алешки слово за слово цепляется, а иное вообще вполовину выговаривается, так что не понять ничего толком, возьми, да и скажи впрямую, что товарищ его в последнее время совсем самим собою быть перестал. Будто опоил его кто. Или на след чего нашептал.
Алешка же и слушает его, кажется, в пол-уха.
– Понимаешь, Екимка, - сказал он, потягиваясь, будто со сна, - не лежит у меня сердце к хозяйству. Иного чего требует. Такового вот хочется...
– Он расставил руки и растопырил пальцы, словно хотел корчагу ухватить.
– Этакого... В общем, надумал я, Екимка, в Киев податься. К князю тамошнему в дружину проситься.
Сказал, и осекся. Сам не понимает, чего ляпнул. Не собирался ведь ни в какой Киев, отчего только на ум пришло? А вернее - помимо ума. Еким аж рот разинул от удивления, на Алешку смотрит. Только и тот от товарища не отстал. Так и сидят, глядят друг на дружку глазами выпученными, рты пораскрывши.
– Ты что, вправду, али насмехаешься?
– первым в себя Еким пришел.
– А чего?..
И посыпалось из Алешки, как листва с дерева по осени. Молотит, а сам будто со стороны себя слушает. Все, что ему Еким прежде про службу княжескую рассказывал, все выложил. Только словами иными, да сто раз приукрасив. Еще добавил, что, пока ездил по отцову поручению, слышал - князь киевский в дружину богатырей собирает. Отчего ж не податься? Ты подумай, Екимка, а то давай, на пару подадимся? Тебе там рады будут, ну, и я пристроюсь.