Как Из Да?леча, Дале?ча, Из Чиста? Поля...
Шрифт:
– И что же это тебя такое с мест родных погнало?
Алешка об другом думает, ему как-то и невдомек, отчего он странником по свету белому пустился. Начал было привычно, что, мол, пожар случился, дом погорел, без родных остался, не захотел на пепелище оставаться, - вот и отправился, куда глаза глядят. Бормочет, и сам понимает, - нет прежней легкости в словах. Не слова - камни пудовые. Оттого, может, что беда придуманная, все одно беда? Еще и Неодолище не мигаючи уставился. Совсем Алешка смутился, пуще девки. Разве не разрумянился. Замолчал.
– Да ты давай, ври дальше, - богатырь хмурится.
– Мы - люди простые,
– А коли не веришь, чего ж продолжать-то...
– Да ты и сам себе не веришь. Сбрехал бы, полюбил, мол, девку красную, а она за другого замуж пошла, не мог счастья их видеть, вот и удрал. Складней бы вышло.
– Тебе почем знать, складней, али нет? Может, так оно и было? Может, мне об этом говорить невмоготу?..
– Из молодых, да ранний, - Неодолище бурчит.
– Его честь по чести пригласили, а он хозяевам - никакого вежества. Стукнуть бы тебя разок по уху, для ума, только, боюсь, как бы остатнего не лишился. Ежели есть, остатний-то.
– Так ведь и хозяин хорош. Только затем и зазвал гостя, чтоб ему в ухо треснуть.
Видит Неодолище, странник за словом в карман не лезет, призадумался. У Алешки же ретивое взыграло. Еще бы не взыграть, хоть на словах, а одолел богатыря. Ему б придержаться малость, а у него довольство самим собой того и гляди наружу выпрет.
– Далеко ли путь держишь?
– В Киев собрался. Там, говорят, какой-то богатырь с князем поссорился и всех его дружинников побил. Уж больно взглянуть хочется, на эдакую-то орясину...
– Взглянуть хочется?.. Ну что ж, коли хочется, так и взгляни...
– Неодолище говорит, а у самого рука незаметно к булаве подкрадывается. Очень обидным ему слово Алешкино показалось. Еще и то непонятно: либо сильно могучий странник этот самый, либо сильно глупый. А то вдруг вообще колдун?
– Чего это ты о булаве обеспокоился?
– К огню близко лежит... Как бы от искры не занялась...
– А по мне, так ты не правдивей моего оказался. По глазам вижу, хочешь меня особым ужином попотчевать...
– Да что ж это такое деется-то!..
– оторопел Неодолище, а потом ка-ак ахнет кулачищем по Алешке.
Кабы попал, тут бы и разговору конец. Не попал. Откинулся Алешка назад, перекатился, вскочил на ноги.
– Я тебе покажу орясину!..
– пробормотал Неодолище, отводя руку.
– Я тебя вежеству враз научу!..
На этот раз Алешка присел, и кулак просвистел у него над головой.
– Вот ужо постой!
– богатырь рявкнул, и снова мимо.
Пошла потеха. Алешку злая радость какая-то охватила. Понимает, - стоит только богатырю его хоть мизинцем задеть, как сразу и дух вон, оттого и прыгает, ровно лягва, и приседает, и крутится, и уворачивается... Супротивник же его с каждым промахом только больше свирепеет. Так воздух кулаками месит, - едва костер не загасил. Загасил бы - Алешке б туго пришлось, а так огонь ему в помощь. Не станет Неодолище через костер прыгать, не девка, чай, да и на дворе - не новый год.
Видит богатырь, никак у него не выходит егозу зацепить, за булаву ухватился. Вконец осерчал. Нет у Алешки оружия, так это его беда. Пуще прежнего ветер гонит. Иногда же как даст в землю, где молодец вот только-только стоял, так тут же и яма образуется. Наступить в такую молодцу ненароком, кувырнуться али ногу подвернуть, - и конец битве великой.
Еще и ткнуть норовит не так, чтоб ущерба телу нанести, а все больше чести. Столько натыкал, что придется завтра весь день коня в поводу вести. Прежде думал, поучу слегка, ан нет, пусть на себя пеняет. Головой к земле приставлю, да и вгоню по самые лапти, чтоб и следа не осталось... Хрясть!.. Попал, что ли? Да нет, вон он, отскочил...
Алешка же изловчился, и, как Неодолище опять во всю ширь размахнулся, шмякнул ему своим посохом прямо по ноге. Тот булаву выпустил, ногу подтянул, взвыл и руками за нее ухватился. Алешка же не из тех, что ворон считать будут. Он по второй ка-ак даст!..
Еще пуще взвыл Неодолище, рявкнул что-то непотребное, хотел было вторую ногу поднять, да забыл, что первую держит. Грохнулся, где стоял, Молодец на него сверху и насел, как на коня. Бросил поперек плеч свою палку, давит на нее, и так она тяжела, что чувствует богатырь, будто в землю уходит. Говорят, колдуны слова крепкого не выносят, ан молодец вовсе и не колдун оказался. Отгонял его Неодолище, как мог, пока рот землей не забился.
А странник вроде как совсем не собирается живота его лишать. Он на нем елозит, и все твердит, чтоб пощады запросил. Попросишь, мол, да слово дашь нерушимое, зла не чинить, так и отпущу на все четыре стороны. Как же случилось, что он верх взял? Коль не колдун, значит, заговоренный, не иначе. Разве и впрямь попроситься... Здраво рассудить, ни за что сцепились. Оно, конечно, не просто так молодец мимо шел да простецом прикидывался. Его, Неодолища, искал. Сказать, что ли, а то ведь совсем задавит. Уже и головы не повернуть, и кости трещат...
– По-жа-лей, - богатырь хрипит.
– Сжалься... Мочи нету...
И не видно ему, как после слов сказанных, ровно потемнело слегка окрест на миг краткий. Потемнело, и будто не бывало. Алешка-то приметил, только внимания не обратил. Он в сторону соскочил, клюку сдернул, смотрит, что дальше будет.
Выбирается из земли Неодолище - эк его вдавило!.. Отфыркивается, дышит жадно. А ну как сейчас опять в драку полезет? С него станется...
Не полез. Сел, понурившись, сам на себя прежнего не похож. Алешке его даже как-то жалко стало.
– Чего уж там, - бормочет.
– Ино ты, ино тебя... Всяко бывает. Не со зла я... Получилось так...
И, как-то незаметно, взял и рассказал Неодолищу обо всем. О том, как в Киев податься надумал, как старичка встретил, как тот ему про богатыря рассказал, как одолеть его надоумил. Без прикрас сказал и ждет, что Неодолище ему в ответ молвит.
А тот посидел сколько, в землю взором уткнувшись, а затем поднялся тяжело, - Алешка на всякий случай назад на пару шагов отступил, - и начал с себя доспех снимать. Снял, побросал, как придется, снова сел.