Как много в этом звуке…
Шрифт:
— Тоже верно, — пробормотал Зайцев. — Засекаю время. Заметь, не я сказал, что ты вернешься с Ваней через полчаса. И еще… — закончить свою мысль Зайцев не успел, поскольку внизу за оперативником Семеновым уже хлопнула дверца «газика».
Ваня неслышно поднялся на площадку через двадцать восемь минут.
— Здравствуй, капитан, — сказал он Зайцеву, который, безутешно подперев кулаком щеку, сидел на нижней ступеньке лестничного марша. — Что новенького в жизни?
— А, Ваня. — Зайцев поднялся. — Как видишь…
Ваня подошел к обгоревшему трупу, присел
— Он ведь не из этого дома? — спросил Ваня, поднимаясь.
— Как догадался?
— Уже родня бы вокруг стояла… А если никого нет… Как же он, бедолага, попал сюда? Входные двери, как я заметил, с замками… Может, он и сгорел не здесь?
— Здесь, — твердо сказал Зайцев. — Еще дымится…
— Это не он, одежка тлеет.
— И еще… Видишь на двери черные полосы от его пальцев… Он, уже догорая, пытался достучаться в эту дверь… И по двери соскользнул вниз, на пол… Вот и остались полосы…
— Здесь и на кнопке звонка черные следы, — добавил Ваня. — Он звонил, видимо… Но ему не открыли. Увидели в глазок что-то страшное и отшатнулись в ужасе… А что они могли увидеть… Обгорелое человеческое лицо… Кто угодно отшатнется, — продолжал бормотать Ваня, в который раз обходя вокруг тела. — А ты бы, капитан, открыл?
— Да, — помолчав, ответил Зайцев. — Но сначала передернул бы затвор на пистолете.
— Это правильно, — ответил Ваня и спустился по лестнице на промежуточную площадку. Зайцев последовал за ним. Следователь не делился своими наблюдениями, предположениями, он просто молча последовал за Ваней и остановился в двух шагах, когда тот подошел к подоконнику. — Красиво жить не запретишь, — пробормотал Ваня, осматривая следы вечернего пиршества. И, не обращая внимания на Зайцева, принялся все бутылки поднимать с пола и устанавливать на подоконнике. К каждой он принюхивался, переворачивал бутылки вверх дном, надеясь выдавить на ладошку хоть несколько капель, пытался что-то увидеть внутри бутылки, рассматривая ее на просвет…
Наконец Зайцев не выдержал.
— Похмелиться хочется?
— Видишь, капитан, как нынешние пьют… Хоть бы глоток оставили… Не верю я, что при таком количестве бутылок нестерпимая жажда их обуяла… Причем, обрати внимание, что они пьют… Вино, водка, пиво… Какой организм выдержит! Нет, не зря все наши вожди настойчиво призывали народ к культуре пития… Да, ты о чем-то у меня спрашивал?
— Я спросил, не хочешь ли ты похмелиться.
— А знаешь… От глоточка не отказался бы… Водки, разумеется.
— Может, коньячку? — усмехнулся Зайцев.
— Нет, сейчас в продаже только поддельный коньяк… А водка встречается и настоящая. Это ваша милиция вела себя странно, а полиция, надеюсь, обратит внимание, что коньяк-то поддельный.
— Полиция не пьет коньяк.
— И правильно делает, — рассудительно заметил Ваня. — Вот появится в продаже настоящий коньяк, тогда…
— Уговорил, — решительно сказал Зайцев. — Пошли. — Быстрыми, нервными шагами он поднялся на лестничный пролет и позвонил в ту самую дверь, в которую час назад пытался пройти пылающий человек. — Не верю я, что в этой квартире нет водки! Не верю!
Дверь осторожно и бесшумно открылась.
На пороге стоял все тот же румяный,
— Простите, — сказал Зайцев. — Не найдется ли у вас сто грамм водки?
— Конечно, — спокойно ответил хозяин и сделал шаг в сторону, пропуская Зайцева вперед. Тот хотел было отказаться, но его опередил Ваня, быстро прошмыгнув в прихожую. И Зайцеву не оставалось ничего иного, как последовать за ним. Хозяин провел их на кухню, вынул из холодильника початую бутылку водки, поставил на стол три стопки и, не торопясь, наполнил их. — Лимончик?
— Нет, спасибо, — ответил Ваня. — Ничего не надо, — он медленно выпил и поставил стопку на место.
— А вы? — спросил хозяин у Зайцева.
— Чуть попозже… Где-нибудь к вечеру.
— Заходите, я буду дома, — наконец улыбнулся румяный мужчина.
— Вы всегда так душитесь? — спросил у хозяина Ваня.
— Нет, только сегодня.
— Запах? — Ваня кивнул в сторону площадки.
— Да, немного есть.
— Вы знали этого погорельца?
— Нет, что вы!
— А откуда вы знаете, что не знали его?
— Простите?
— Почему вы так уверены, что незнакомы с этим человеком? Ведь его невозможно узнать, у него все лицо сгорело… А может, это ваш сосед? Или родственник, коллега по работе… Не зря же он скребся в вашу дверь.
— Это случайность. С таким же успехом он мог поскрестись в любую другую дверь.
— А ребята на площадке… До утра гудят?
— После двенадцати обычно расходятся.
— Надо же, — Ваня уже направился было в прихожую, но неожиданно, словно вспомнив о чем-то важном, вернулся на кухню, быстро выпил зайцевскую стопку, а следователя догнал уже у двери. — Спасибо, — обернулся он к хозяину. — Водка была хороша.
— Заглядывайте, — радушно улыбнулся хозяин. — Не проходите мимо.
— Заметано, — подмигнул ему бомжара. — Очень хороший человек, — сказал он Зайцеву, когда дверь закрылась.
— Или водка? — усмехнулся Зайцев.
— Знаешь, капитан… — Ваня помолчал. — Что-то последнее время я стал замечать, что жизненная мудрость обходит тебя стороной… Неужели ты не понимаешь, что не может у плохого человека быть хорошая водка.
— Подонки пьют плохую водку? — жестковато спросил Зайцев.
— Опять мимо, капитан… У подонка водка в горло не полезет, колом станет. А эта… Эта песней вошла! Ты вот ходишь за мной по пятам, а мудрость моя твоим организмом как-то не усваивается.
— Слушаю, Ваня, тебя внимательно, — смиренно произнес Зайцев, но проскользнула все-таки в его голосе еле заметная усмешечка, если не насмешечка.
— Вот смотри, капитан, сколько вариантов поступков было у нашего гостеприимного хозяина, — Ваня кивнул в сторону стальной двери. — Ты проявил великодушие и попросил сто грамм водки. Хозяин мог вернуться на кухню, наполнить стопку и принести ее вот сюда на площадку. Он мог поступить чуть иначе — прийти на лестничную площадку с пустой стопкой и полной бутылкой. Мог пригласить тебя на кухню и там, возле холодильника, наполнить стопку, а ты бы вынес ее мне на площадку. И так далее. Хочешь, опишу тебе дюжину возможных вариантов. Хозяин выбрал наилучший, наиболее достойный и уважительный для нас с тобой. Я был просто потрясен его поведением.