Как много в этом звуке…
Шрифт:
На следующее утро, ровно в четыре часа, когда рассвет едва забрезжил над крышами домов, в дверь бомжары раздался четкий, частый стук.
— Входи, капитан, — устало проговорил Ваня, поднимаясь с кушетки. Он был уже одет, обут и полностью готов к выходу.
— Не передумал? — спросил Зайцев вместо приветствия.
— Ты с машиной?
— И с двумя оперативниками. Считай, группа захвата поступила в полное твое распоряжение.
— Это правильно, — кивнул Ваня. — Можно сказать, грамотно, — добавил он,
— Куда едем? — Зайцев включил мотор «газика».
— По вчерашнему адресу. Улица Петровская, как мне помнится. Въезжаем во двор, останавливаемся недалеко от знакомого нам подъезда, гасим габаритные огни и ждем.
— Чего ждем? Погоды?
— Не надо, капитан, нервничать, — произнес Ваня, когда машина остановилась и Зайцев действительно выключил все огни. — Клиент на месте, ничего не отменяется.
— Он живет в этом же доме?
— На седьмом этаже, — усмехнулся Ваня.
— Господи! — простонал Зайцев. — А про этаж-то откуда тебе известно?
— Думаю, — Ваня чуть вскинул правую руку вверх и в сторону. — Могу тебе сказать даже, чем он занимается в данный момент.
— Ну?
— Чай пьет, — Ваня помолчал. — А вот сейчас спускается в лифте. У них там от лифта к входной двери еще один лестничный пролет вниз… Ты предохранитель на пистолете снял?
— Успею, — проворчал Зайцев.
И в этот момент неожиданно громко хлопнула входная дверь. Вышедший человек в темном пиджаке и джинсах хотел было попридержать дверь, но не успел, и она громыхнула сильнее, чем ему бы хотелось.
— Это он, — сказал Ваня негромко.
— Можно брать? — неуверенно спросил Зайцев.
— Я не знаю, как у вас принято поступать в таких случаях…
— Берем, — сказал Зайцев и, распахнув дверцу, выдернув из кармана пистолет, первым выпрыгнул из машины. Оперативники бросились вслед за ним. Невзрачный человечек с сумкой на наплечном ремне от неожиданности бросился было бежать, но, сделав несколько шагов, остановился, поджидая Зайцева и оперативников.
— Ну вот — негромко проговорил Ваня, все еще сидя в машине на переднем сиденье. — Прощай, друг бомжара… Все, что мог, я для тебя сделал. Царство тебе небесное… Земля пухом… Последние минуты твои были… Тяжелыми.
Ваня выбрался из машины, осторожно прикрыл дверцу и, стараясь не смотреть на оперов с задержанным, побрел в противоположном направлении.
— Вечером загляну! — крикнул ему вслед Зайцев.
Не оглядываясь, Ваня помахал в воздухе рукой — дескать, слышу тебя, дескать, жду с нетерпением.
И наступил вечер.
Ваня лежал на своей кушетке в милицейском общежитии, которое в самом скором времени будут, видимо, называть полицейским, куда определил его Зайцев — непонятно на каких правах и на каких основаниях.
Ваня думал о жизни, и мысли его были хотя и печальны, но светлы. А еще он думал о далеких двойных звездах цефеидах, которым посвятил всю разумную часть своей жизни, все свои страсти, надежды и упования.
На этом Ванины бомжовые мысли прервались, поскольку в дверь раздался частый, четкий стук. Конечно, это был следователь Зайцев, обязательный и тоже четкий, как в мыслях, так и в поступках.
— О чем задумался, детина? — спросил Зайцев, выкладывая на стол пакеты с продуктовыми гостинцами.
— Цефеиды, капитан… Цефеиды сегодня опять потревожили душу мою… Ты пришел, чтобы поздравить меня?
— Хотелось бы, Ваня, но… Как бы это тебе сказать, чтобы ты не обиделся… Рановато.
— Не признается, гад? — усмехнулся Ваня.
— Не признается.
— Доказательств у тебя не хватает? Одни обвинения, предположения, косвенные улики…
— Ваня… С каждой нашей встречей ты становишься все более образованным. Я уже не всегда поспеваю за тобой. В мыслях, естественно, только в мыслях.
— Ох-хо-хо, — простонал Ваня, поднимаясь с кушетки. Он не торопясь подошел к фанерному шкафу, открыл скрипучую дверь и, аккуратно, за горлышко взяв с полки пустую бутылку, поставил ее на стол перед Зайцевым.
— Что это? — спросил тот дрогнувшим голосом.
— У меня такое чувство, капитан, что на этой бутылке должны сохраниться отпечатки пальцев преступника.
— Где ты ее взял?
— В мусорном ящике.
— Так ты шарил по этим ящикам в поисках…
— Да, капитан, да…
— А я-то подумал…
— Ты плохо обо мне подумал, но я к этому привык. А чего хотеть от бомжары?
— И ты принюхивался к банкам и бутылкам…
— Принюхайся и ты… Из нее до сих пор несет бензином, хотя выдыхается он очень быстро. На дне осталось несколько капель, их можно сдать на анализ… Точно такой бензин есть у него дома, скорее всего, на балконе седьмого этажа…
— А почему ты вдруг подумал о бензине?
— Ты видел сгоревшего бомжа? Сам по себе бомж так вспыхнуть не может, и его тряпье не вспыхнет… Его тряпье может только тлеть. А он весь пылал. Его облили бензином. Так облить бензином можно только сонного человека. Он спал под лестницей первого этажа. Похоже, он туда частенько забирался. Ты пошарь там получше, следы всегда остаются, как пишут ваши учебники…
— Неужели эти юнцы его облили? — спросил Зайцев.
— Про мальчиков и девочек забудь. Тот душистый мужик, который угощал нас водкой, сказал, что молодежь гудела до двенадцати. А бомж вспыхнул в пять утра. Когда мальчики и девочки давно спали в своих кроватках.
Зайцев медленно развернул пакеты с рыбой, с хорошей рыбой, нарезал хлеб, колбасу, помидоры, свинтил крышку с бутылки…
— Не понимаю, за что можно сжечь бомжа…
— От него плохо пахнет, — ответил Ваня.
— И все?! И этого достаточно, чтобы облить человека бензином и поджечь?!