Как на духу
Шрифт:
неприязнь к этому напитку, пока в старших классах школы
не приобщился к выпивке. Однако пил я всегда в меру и не
чувствовал никакой зависимости от зелья, коим славится
земля русская. Дядя Гриша погиб во время блокады Ленин-
града в Отечественную войну. Просто исчез, как будто не жил.
Нас с мамой рядом не было, мы были в эвакуации.
Кроме дяди Гриши других маминых братьев я до войны
не встречал. Зато с ее единственной сестрой,
был знаком очень хорошо. Это была как бы моя крестная мама, потому что ее муж, дядя Исаак, держал меня на руках во время
обрезания. Этот обряд по религиозной еврейской традиции
означает приобщение евреев к Богу, символизирует союз
с Богом всех младенцев мужского пола. Он столь же естестве-
нен для евреев, как крещение для русских, и даже самые отпе-
тые атеисты вроде меня не в силах от него отказаться. Ко мне
тетя и дядя относились как к собственному сыну, и до войны я
ежегодно проводил у них большую часть летних каникул. У них
1. Детство 19
было два сына – Меир был старшим, а Гавриил (для близ-
ких Гава) был моего возраста и главным моим покровителем
в чуждой для меня обстановке провинциального окружения.
Они же спасли мне жизнь в первые месяцы войны, о чем я под-
робно расскажу далее.
Если уж зашел разговор о еврействе и еврейской тради-
ции, я хотел бы его продолжить. Моя мать и ее поколение
относились к тем евреям, которые почувствовали себя осво-
божденными революцией от ограничений и гонений, кото-
рым подвергались в царской России. Поэтому они с таким
энтузиазмом приветствовали Октябрьскую революцию и спо-
собствовали ее начинаниям. В первые годы Советской вла-
сти они широким потоком влились в ряды строителей нового
общества и добились в этом деле значительных успехов. Когда
Сталин выкорчевывал наивные лозунги свободы, равенства
и братства из реальной жизни страны, он не забыл и роль
евреев в осуществлении революционных преобразований.
По его собственному признанию он «подобно Моисею вывел
евреев из Политбюро», да и изо всех верхних эшелонов вла-
сти вообще. Последующие властители страны вплоть до пере-
стройки придерживались такого же курса.
Пережить и принять два таких решительных поворота
(сначала к полной свободе и даже привилегированному
положению, а затем к числу вытесняемого и подвергающе-
гося ограничениям меньшинства) удалось очень малому
числу евреев. Поколение моих родителей в основном оста-
валось до конца приверженцами советских лозунгов, одно-
временно находясь в плену старых традиций. А новое поко-
ление евреев, видя то, что происходит в стране, постепенно
освобождалось от фальшивых заверений и училось бороться
за свою независимость. Этот последний путь прошел и ваш
покорный слуга.
В такойситуациинеизбежнынестыковки,некоторыеиз них
я обнаруживаю и в своей судьбе. Первое, что приходит на ум, —
это ситуация с моим именем. Меня назвали Абрамом по деду
с отцовской стороны. Он жил в Литве и был по тем временам
довольно продвинутым человеком, поскольку исправлял долж-
ность присяжного поверенного в маленьком городке по имени
20
Соломоник А.Б. Как на духу
Свенчоне. Позднее, попав в Литву, я нашел его могилу на мест-
ном еврейском кладбище. Могила уже наполовину вошла
в землю, надгробный камень валялся рядом. Я прочел на нем
надпись на идише, удостоверявшую, что в могиле похоронен
именно мой дед. Водрузив камень на место, я сфотографировал
могилу и привез фотографию папе. Он был счастлив. По его
реакции я понял, насколько он был привязан к деду, чем и объ-
яснялось то, что я был наречен в честь него. Кстати, деда убили
польские жолнеры, захватившие часть Литвы сразу по оконча-
нии Первой мировой войны, просто потому, что он был пейса-
тый еврей, одетый в длинный черный халат.
Имя Абрам не принесло мне счастья ни в детстве, ни в юно-
сти. Большинство антисемитских анекдотов имели своими
героями именно Абрама и Сарру. Хорошо осведомленный
об этом, я всячески увиливал от того, чтобы представляться
как Абрам. В детстве я пользовался именем, которым назы-
вали меня в обиходе, – Бома; в юности представлялся при
знакомстве с девушками как Борис или еще как-либо. Лишь
в Израиле я стал полноценным Абрамом, и в таковом статусе
пребываю до сих пор.
Я не помню чрезвычайных антисемитских выпадов в свой
адрес во дворе: меня охотно принимали в общие игры и не
оскорбляли словесно либо физически. Зато разговоров отно-
сительно «презренных евреев вообще» я наслушался вдоволь.
Вспоминается эпизод в пионерском лагере, когда мне было
11 или 12 лет. Я сблизился с мальчиком моего возраста, и мы
с ним прекрасно проводили время, пока однажды он не выдал
при мне тираду о том, что евреи, мол, вредный народ, и что