Как нам стать договоропригодными или Практическое руководство по коллективным действиям
Шрифт:
На практике этот подход так и реализуется — путем свободной торговли квотами на выбросы. Роль государства сводится к тому, чтобы, оцифровав общественные интересы, установить целевые потолки выбросов и обложить все источники загрязнения штрафом по единой ставке [51] . Также для начала оно может распределить бесплатные квоты между эмитентами загрязнений на основе какого-либо критерия, например исторически сложившегося уровня выбросов. Все остальное сделает рынок. А именно, цена на квоты определится из соотношения спроса и предложения на них. До тех пор пока у разных фирм разные затраты на снижение загрязнений, они мотивированы к торговле квотами. Квоты могут продаваться с аукциона или переходить непосредственно из рук в руки на возмездной основе — от фирмы к фирме, от клуба к клубу. При этом принципиально важно, чтобы информация о ценах была открытой, тогда она послужит ориентиром для всех участников и быстро придет к равновесию (это аргумент в пользу аукционов). Фирмы, которым чистые технологии не по карману, будут покупать квоты у тех, кому
51
Баумоль и Оутс обосновали это математически. См. W. Baumol, and W. Oates. The Theory of Environmental Policy. New York: Prentice Hall, 1975.
52
Как часто бывает, разные виды выбросов наносят разный вред. Очевидно, те из них, что опасней, должны платить более высокую цену в пересчете на дозу. Это обеспечивают путем выдачи отдельных квот.
Можно было бы опробовать этот подход на фискальной проблематике. Если наладить торговлю квотами на неуплату налогов, то станет проще привить налоговую дисциплину в странах, где ее традиционно отрицают.
2.3.1.1. Рыночное решение проблемы пробок
Автомобильные пробки — идеальная проблема для метода Коуза. Как это ни отвратительно, право передвижения по городу придется ограничить, и гуманней всего будет положиться на саморегуляцию, сделав эти права предметом рыночного обращения. Представим, что каждый автовладелец бесплатно получает какое-то лимитированное число часов накатки в месяц (допустим, из расчета 2 часа в день), а все, что требуется сверх того, он может покупать на рынке по свободным ценам или у властей по фиксированным (но плавающим). Как нетрудно предсказать, молниеносно возникнет соответствующий рынок, который выявит объективные котировки (возьмусь предсказать, что цены на бирже установятся на уровне 3—10 долларов за час езды). Люди, которым не очень надо ездить, продадут свои избыточные часы и получат дополнительный заработок, а сильно занятые будут рады купить высвобожденное время. В результате клуб разгрузится от избытка членов — и скорость передвижения вырастет. При этом даже не потребуется выделять разные часовые промежутки: люди сами подстроят свой график так, что пиковые по трафику диапазоны разгрузятся, потому что при езде в это время часы будут расходоваться менее эффективно (на тот же путь их будет тратиться больше).
Если достигнутое ускорение будет недостаточным, зажиточные автомобилисты могут скупить дополнительные часы, причем не для того, чтобы ездить дольше, а чтобы еще расчистить клуб и передвигаться быстрей. И неавтомобилисты могут сыграть в ту же игру — тезаврировать свои часы (увести с рынка), если, к примеру, их мучает загазованность. Таким образом, цена согласия может меняться, но важно, что она будет торговой и справедливой, а не спущенной сверху, к тому же процесс будет повторяться из месяца в месяц. Если наделять квотами не только автовладельцев, а и пешеходов, то между этими категориями горожан установятся мир и дружба, основанные на том, что первые перестанут ущемлять вторых, дабы не вздувать цену выкупа у них часов, а вторые, терпя неудобства от машин, будут по крайней мере понимать, за что страдают.
Ранее, говоря о пробках, мы пеняли Союзу автомобилистов непониманием его роли в урегулировании этот вопроса. Тот должен был содействовать принятию обществом непопулярных целебных шагов. Но примени мы две чисто рыночные меры — и его участие не потребуется. Одна из них — разная плата за паркинг, привязанная к цене авто, другая — аукционная торговля правами передвижения. Так мы проложим короткий и верный путь к согласию, не зависящий от решимости и квалификации нерыночных инстанций. В нашем подходе принципиально важно то, что задействуется положительная мотивация, в то время как все другие способы пересаживания людей с личного транспорта на общественный предполагают волюнтаристское наращивание стоимости владения автомобилем. Перспектива решить это чисто административным путем слабая, и такое лечение может оказаться тяжелей болезни.
Обычно решения, основанные на свободной торговле квотами, не обходятся без государства. Оно следит за соблюдением норм и угрожает санкциями. Иначе зачем кому-то тратиться на квоты, если за плохим поведением не последует наказания? Но в случае с трафиком было бы заманчиво попытаться нормализовать ситуацию вообще без участия официальных властей. Полагаю, это решение по плечу мощной саморегулирующейся организации автовладельцев, которая взяла бы на себя, среди прочего, коллективное принуждение отщепенцев, действующих в обход социально полезной нормы. Технические метки, установленные на автомобиль, позволят сделать видимым для окружающих всякого, кто рискнет курсировать по городу как безбилетник. И, полагаю, сила общественного порицания, принуждения и, не будем исключать, возмездия будет такова, что найдется немного охотников. (Какой-то их процент является, впрочем, допустимым.) Коллектив воспитывает жестче формальных санкций. Что касается инвестиционной стадии этого решения, в том числе затрат на техническое оснащение, то, сколь бы ни были велики, они себя окупят. По самым приблизительным оценкам, общественная экономия времени в пересчете на деньги составит как минимум 100 миллиардов долларов в год. Та часть этой суммы, которая поступит непосредственно от автомобилистов, более чем вселяет уверенность в возвратности вложений. На разных этапах и с разными задачами к процессу могут быть подряжены коммерческие фирмы.
2.3.1.2. Символический обмен на рынках политкорректности
Вернемся к неполикорректным высказываниям и жестам. Наносимый ими символический ущерб тоже можно разрешать путем обмена квотами. Правда, сейчас вопрос упирается в пока еще не наработанные практики измерения. Основополагающий принцип, который может быть взят за основу, таков: равновесие должно базироваться на количестве и качестве внимания, а точнее, на количестве и качестве субъективного личностного времени, произведенного тем или иным публичным действием или высказыванием. Инструментально в интернете все готово к тому, чтобы принимать отчеты о качестве времени, но еще не так много рапортующих. И хотя люди движутся в эту сторону, ставя оценки и «лайки» в интернете, но пока их действия ориентированы на несколько иные потребности. Ничто не мешает поднять интенсивность и охват откликов.
По части оценки объемов привлеченного внимания с калькулированием нет проблем и сейчас, а что касается его окрашенности, негативной или позитивной, — это тоже, в общем, невеликая проблема. На уже имеющейся в интернете базе можно построить пусть не абсолютно точный, но вполне рабочий механизм. И если в публичное пространство вброшено какое-то провокационное высказывание (или жест) и если задетые этим люди дали себе труд выразить свое возмущение, например, в тех же соцсетях в интернете (или на специально предназначенных для этого сайтах), то вполне реально оценить ущерб и далее решать вопрос о компенсациях. Сторона обидчика, в свою очередь, тоже может эксплицировать нанесенные ей в прошлом оскорбления, и тогда возможен взаимозачет встречных задолженностей. Между прочим, в сегодняшних символических уступках, диктуемых поликорректностью, несложно распознать вариант такого рода компенсации, которую престижные классы добровольно выплачивают в обмен на то, чтобы их успех не резал завистникам глаз. Деньги плюс подчеркнутая вежливость в обмен на физическую и эмоциональную безопасность, — вот что ставится на кон сторонами.
До тех пор пока не заработала система взаиморасчетов непосредственно в символическом поле, к процессам выяснения отношений подвязаны сопричастные обычные рынки. Индустрии культуры, медиа и развлечений включены в эти процессы естественным образом, поскольку они производят контент для целевых аудиторий и не могут не считаться с их восприятием. В редакции сто раз подумают, прежде чем выпустить в эфир такое, от чего их аудитория может объявить им бойкот. Впрочем, как показывает практика, это несильно спасет от глобализации конфликтов. Скорее, забота о кошельке дисциплинирует обычных товаропроизводителей, поскольку те действуют не инкогнито, а персонифицированы через рекламу и брендинг. Если их уличат в отступлении от норм — например, в жестоком обращении с иммигрантами, — люди перестанут покупать их товары. И в спорте прекрасно разбираются с выходками фанатов, облагая штрафом их любимые команды. Культуры притираются на бизнес-территории, так как там возможно пусть косвенное, приближенное, но все-таки взвешивание. Стоя на страже своих интересов, бизнес попутно оберегает клиентуру — разумеется, при условии, что та взяла за правило голосовать кошельком.
Еще один сопряженный с символическим рынок, демпфирующий встряски в отсутствие дипломатии клубов, — политический. Лидеры принимают решения с прицелом на свое последующее переизбрание. И если весомая доля избирателей «за» или «против» чего-то, с этим считаются. Однако не факт, что рынок электоральных голосов есть лучший друг и помощник справедливости. С одной стороны, выборы не так часты, чтобы у политиков были стимулы реагировать в межсезонье; с другой стороны, они довольно часты, и политики склонны жертвовать долгосрочными интересами в пользу краткосрочных. Словом, выборный рычаг слишком неповоротлив, чтобы с его помощью вершить суд по множеству встречных исков со стороны сообществ. Вообще, если попытаться представить себе идеального политика, способного выверить баланс по всем линиям противоречий между всеми группами интересов, то имя ему Господь Бог. Или возможно еще другое именование, да простят мне неполиткорректность, — «рынок квот на символические экстерналии».
В отсутствие полноценных рынков символического обмена работает и кое-что еще. К примеру, патронат вносит свою лепту. А с развитием краудфандинга дотации выходят из узких кругов и превращаются в народную практику (это видно по набравшему обороты сайту kickstarter). Благодаря этому все больше людей могут объединиться в клубы, причем такие, где серьезность намерений видна с первого шага.
В большинстве случаев людей никто не заставляет становиться реципиентами посланий, которые не предназначены для их ушей. Все, что нужно, — это позаботиться о навигации, чтобы человек случайно не забрел куда не следует. Для традиционных каналов доступа к информации (кино, ТВ, пресса) это давным-давно делается, и все, кто надо, защищены. В интернете с этим пока есть трудности, но они будут преодолены. Особые случаи представляют целенаправленные вторжения в общественное пространство с целью задеть за живое, как это было в деле акционистской группы Pussy Riot, отслужившей панк-молебен против главы государства. В натасканном на политкорректность обществе данный перформанс с видеоартом оставили бы без внимания, тем самым обесценив его, а исполнителей-святотатцев записали бы в изгои. Но Русская православная церковь не доверилась своим прихожанам и предпочла им пенитенциарную силу государства.