Как обуздать олигархов
Шрифт:
Но было уже поздно. До таких очевидных вещей надо было додумываться раньше.
В БИТВЕ ЗА «НАЦИОНАЛЬНЫЕ ДЕНЬГИ»
Антикапитализм правых, пусть и непоследовательный, полнее всего проявился в той политической кампании, которую они развернули против золотого монометаллизма. Эта система восторжествовала в России после валютной реформы либерально настроенного министра С. Ю. Витте. Именно он навязал России финансовую реформу, предусматривающую наличие золотого основания, которое должно было сдерживать рост денежной массы, чреватый обесцениванием денег. Планировалось, что «дорогая» золотая валюта будет ограничивать увеличение массы «дешевых» бумажных денег, якобы нуждающихся в мощном «металлическом» основании.
В критическом осмыслении нового
Кампания по критике золотых денег была начата русскими национал-консерваторами еще в конце XIX в. и продолжалась вплоть до Февральского переворота. Советские историки уверяли, что она выражала классовые интересы помещиков-экспортеров (известно, что дворяне составляли кадровый костяк черносотенного движения), стремившихся к постоянной инфляции. Пользуясь ссудами кредитных учреждений, они задолжали огромные суммы денег ипотечным и частным банкам. «Расчеты по долгам, — утверждает в „Истории русской экономической мысли“ исследователь В. В. Орешкин, — помещикам было выгодно производить в падающей валюте, т. е. в условиях инфляции, ибо номинальное выражение долга оставалось прежним, а реальное соотношение долговой суммы уменьшалось в соответствии со степенью обесценивания денег».
Однако вряд ли уместно сводить финансовые воззрения националистов только к данному аспекту. Гораздо правильнее попытаться увидеть связь между критикой золотого монометаллизма и насущными потребностями практически всех слоев традиционной России.
Гораздо более точная оценка критики золотого монометаллизма содержится в обстоятельной работе Михаила Антонова «Капитализму в России не бывать». Он сумел показать весь антинациональный характер «золотой реформы», указав на многие убедительные аргументы консерваторов. Однако Антонов больше внимания уделил внешнеэкономическому аспекту реформы. Он справедливо заметил: «Возникла сильнейшая зависимость хозяйственных оборотов в стране от иностранного капитала; для удержания в стране золота пришлось дополнительно привлекать иностранный капитал. Россия уподобилась протекающей бочке: сколько бы золота она ни покупала, деньги в ней не задерживались, а транзитом уходили на Запад… Система золотого монометаллизма обесценила материальные ценности и производительный труд, и иностранцы получили возможность скупать по дешевке хлеб, недвижимость, землю. Для поддержания вексельного курса Россия вынуждена была всемерно увеличивать экспорт хлеба, получая за него все меньше денег…. Резко возрос внешний долг России, страна неуклонно шла к банкротству. Россия лишилась возможности брать внешние займы на российскую серебряную валют, они представлялись только в валюте кредитора или в золоте по невыгодному для нашей страны курсу. И внешние займы уже не притекали в Россию, как прежде, а оставались за рубежом для покрытия затрат…»
Между тем не менее важным был аспект «внутренний». И консерваторы уделяли ему огромное внимание. В первую очередь их интересовали проблемы национального кредита. Правые испытывали постоянную обеспокоенность по поводу недостатка денежных средств в стране (золотое основание резко ограничивало количество денег). Ответственность за подобное положение дел они возлагали на министерство финансов, желающее любой ценой поддерживать золотое основание и тем самым чрезмерно ограничить количество денежной массы.
Но критика велась не только и даже не столько с дворянско-классовых позиций. Отсутствие широкого кредита сказывалось и на положении крестьянства и ремесленников, а также мелких и средних предпринимателей. Напротив, крупная буржуазия, отчасти сросшаяся с банковским капиталом, была менее зависима от финансовых вливаний. И ее положение можно оценить как более прочное, а доступ к банкам — как более легкий.
Националисты, вне всякого сомнения, пытались выражать интересы патриархального большинства, которое, под воздействием обстоятельств, стояло на обочине финансово-кредитного движения, рвущегося в крупную городскую промышленность.
Исправить положение, по мысли многих националистов, могли только т. н. «национальные деньги», ориентированные прежде всего на уровень развития производительных сил.
Шарапов называл такие деньги «абсолютными». Он выступал за «бумажный рубль, не зависящий от золота и выпускаемый
Главное достоинство данной валюты — правильное ее приложение к экономическим нуждам страны. В этом случае никакого обесценивания произойти не может. Но даже и последствия некоторого перепроизводства денежных знаков, если таковое случится, — «пустяки в сравнении со страшным злом, обуславливаемым их заведомым недостатком…»
Сама же производительная деятельность должна иметь надежную опору в лице правильно поставленной финансовой политики, способной эффективно организовывать и направлять основные денежные потоки. Но на первом месте, для Шарапова, стоял тот порядок денежного обращения, при котором «внутренняя стоимость рубля» основывалась бы на «нравственном начале всенародного доверия к единой, сильной и свободной власти…».
Разумеется, сосредоточением этой власти ему виделся самодержавный царь.
Шарапов рассуждал следующим образом. На Западе печатание денег зависит от произвола различных олигархических клик. Собственно говоря, такой порядок и вынуждает задействовать золото — в виде единственного гарантированного обеспечения. Но в самодержавной России «все убеждены, что Государь никогда не подпишет указа о новом выпуске денег, пока не будет совершенно убежден в целесообразности…».
Шарапов обосновывал свое утверждение конкретными примерами, обращаясь к государственному опыту русских царей, крайне осторожно относившихся к выпуску новых денежных знаков. Он наделял их способностью «видеть перед собой (беспрерывно) общую картину России в самых магистральных ее линиях», «с самой возвышенной точки зрения». И такое возвышенное положение доступно лишь одному самодержавному правителю, свободному от групповых пристрастий и сиюминутных выгод, пользующемуся огромным авторитетом всей нации.
(Тут нужно заметить, что во время революции 1905–1907 гг. Шарапов смягчил свою позицию — по тактическим соображениям. Он выступает за введение серебряной монеты вместо золотой.)
Интереснейшим образом мыслил правый экономист Н. Н. Шипов. По его мнению, эффективная финансовая политика может зиждиться только на доверии к мощи государства. Она одна лишь способна поддерживать стабильность, не допуская мощных потрясений и сопровождающую их денежную «панику» — массовый обмен бумажных знаков на металл. Идеал Шилова — сильная власть, жестко пресекающая коррупцию, опирающаяся на компетентные кадры чиновников, развивающая военную мощь страны и патриотические настроения народа. Такая власть может выпускать много необеспеченных бумажек, естественно, если в них существует необходимость. Автор напоминал, что Россия находилась в состоянии финансового благополучия при жестких правителях — Иоанне Грозном, Михаиле Федоровиче, Петре I, Екатерине II, Александре III. И, наоборот, затруднения с финансами типичны для Смутного времени и эпох Алексея Михайловича, Александра I и Александра II.
При этом Шипов вовсе не принадлежал к лагерю «непримиримых», которые, подобно Шарапову, вообще отрицали само золото как значимый элемент денежного обращения. Он критиковал сторонников «дешевых» денег, что существенно опровергает положение Орешкина, обвиняющего всех противников золотого монометаллизма в стремлении к инфляции. Более того, он почти одобрял жесткость правительства в проведении политики «скупого рыцаря». Однако данная политика, по его разумению, соответствовала лишь требованию конкретного момента, будучи ошибочной в стратегическом плане. Сам Шипов занимал весьма специфическую позицию, выступая за введение «параллельной» серебряной валюты, в случае чего металлический фонд увеличился бы в полтора раза и облегчил выпуск банкнот для нужд долгосрочного кредита, без опасности снижения ценовых показателей.