Как он будет есть черешню?
Шрифт:
До обеда Андрей с сочувствием наблюдал, как я барахтаюсь, будто черепашка, случайно опрокинувшаяся на панцирь, и решаю, звонить в поликлинику или нет. Никакого дополнительного недоброго чуда в моем состоянии не было, а как раз наоборот, все складывалось удивительно логично: вчера на радостях я имела неосторожность расслабиться – и вот. Уж это всегда.
Андрей наблюдал, водил меня в туалет и умываться (таскал на себе), приносил кофе и кашку в постель, а потом ушел и через полчаса объявился с охапкой шприцев и ампул. На мои удивленно поднятые брови он лишь заметил, что «столько лет» и «я же не идиот, все отлично помню».
– Андрюша, дорогой, а кто все это будет колоть? – поинтересовалась я.
И он отозвался, немного насмешливо:
– Ну а сама как думаешь?
Тут он уселся за письменный стол и открыл рабочий ноутбук.
Все-таки интернет – удивительное дело. Можно оперативно научиться чему угодно.
А Ванька меж тем тоже лежал – на своем любимом диване в соседней комнате. Потому что его «нефтяная» работа, разумеется, не была работой, а была лишь фиктивной записью в трудовой книжке, первой в Ванькиной жизни.
Чтобы бабушка не задавала вопросов, вокруг Ваньки навели деятельный беспорядок: набросали учебников, каких-то блокнотов, конспектов с подготовительных курсов, чтобы, случись свекрови войти, Ванька мог легко дотянуться до любой книжки и сделать вид…
Мы уже решили, как дальше врать, мол, поступал, сдал документы как положено в пять вузов, и вроде бы везде проходил по баллам (ну почти), но вот внутренний университетский экзамен по специальности – провалил с треском, для себя самого неожиданно, а сориентироваться не успели, пропустили сроки, бумаги не отвезли или отвезли не туда, а там пихнули своих – и пролет… и дальше можно было, например, ругать ЕГЭ – свекровь такие вещи хорошо понимала и в пользу нынешней реформы образования не верила.
Думаю, это у меня от профдеформации. Работа такая – сводить концы с концами, чтобы убедительно и правдоподобно. И неважно, фантастика это, реализм или даже абсурд – везде своя логика… ну то есть я так думала до всех наших событий, что везде логика… а что я буду врать, если Ваньку посадят? По-настоящему, в тюрьму? На следующие пять-шесть лет? Что я тогда совру свекрови, чтобы ее не волновать и уберечь от очередного инфаркта? Может, что Ванька внезапно уехал учиться в другой город?..
Очень хотелось опять плакать. Но было нельзя: если всхлипывать, в спине сильно стреляло.
А колол Андрей неожиданно хорошо, будто всю жизнь этим занимался.
Знакомые стали звонить реже – потому ли, что было нечего сказать и нечем помочь или, может, боялись, что наша проблема волшебным образом перекинется на них… А впрочем, так было даже лучше: не представляю, каково было бы рассказывать про Ваньку направо и налево…
Я возвращаюсь в реальность и понимаю, что сейчас нахожусь в квартире одна, и, видимо, довольно давно. В кухонной раковине отмокает сковорода, отмокает тарелка. Похоже, пока я впала в ступор и пялилась в фейсбук, Андрей жарил себе яичницу.
Вокруг пусто и даже как-то гулко. Щелкают часы на стене, отмеряя время – совсем как в старые добрые времена, – но они, конечно, на батарейке. Я мою посуду, стараясь ни о чем не думать. Мету пол. Мою пол. Но навязчивые воспоминания никуда не деваются, процесс запущен. Видимо, сегодня придется прокрутить все до финала, иначе не отвязаться.
И, вытирая мокрые руки о спортивные штаны, я наконец решаюсь…
Пластиковая папка с документами по делу хранится в шкафу, в ящике с полотенцами и скатертями, на самом дне, как какая-нибудь заначка. Толстая такая папка, увесистая. Я еще только открываю дверцу и вижу ее синий корешок, а у меня уже тахикардия и дышать трудно, сердце скачет как ненормальное. Да что же это такое, в самом деле?! Наша история с хеппи-эндом! И, крепко ухватившись обеими руками за корешок, зажмурившись для храбрости, я с силой дергаю папку на себя. Вместе с ней, понятное дело, из шкафа вываливается все, что было уложено поверх, и падает мне под ноги. Ну и пусть. Потом уберу. Когда-то ведь надо это сделать. Заглянуть в проклятую папку. Невозможно всю жизнь бояться глупого предмета.
И вот я иду в свою комнату, и вот я отстегиваю прикипевшую пластиковую кнопку, и вот я уже вытянула несколько бумажек наугад… Руки дрожат адски. Сейчас это принято называть красивым словом «тремор». В нем слышится что-то французское, хоть и ударение на первом слоге. В руках у меня трепещет немного пожелтевший от времени протокол заседания трудового коллектива.
Благодаря нашему спасителю-классику Илья Валерьевич еще не раз и не два скажет свое «ну вы, блин, даете!» – например, когда велит нам представить этот самый протокол заседания трудового коллектива нефтяного предприятия, где Ванька числится «ведущим специалистом».
Заседание должно быть посвящено полностью Ваньке – его трудовому и моральному облику, – и вот силами спасителя-классика нам является протокол.
Протокол как настоящий, комар носа не подточит. Согласно ему закрытое акционерное общество собирается в условленный день во главе с генеральным директором ради одной-единственной цели – взять Ваньку на поруки.
«Протокол общего собрания» – гласит шапка. Председателем – сам генеральный, всего присутствуют семь человек, все руководство компании, включая ведущего менеджера и главного бухгалтера. На повестке дня – обращение в районный суд с «ходатайством о передаче Григорьева И.А. на поруки трудовому коллективу и избрании для него наказания, не связанного с лишением свободы».
Это чрезвычайно убедительная стилизация на трех страницах мелким шрифтом, из которой представители суда должны узнать, что, по свидетельству генерального директора, «за время работы в должности ведущего специалиста Иван Андреевич Григорьев зарекомендовал себя с положительной стороны», что в работе он «внимателен, ответственен» и «ладит с коллегами», а также «неизменно вежлив и всегда готов помочь людям». Помимо этого Ванька, согласно протоколу, является «молодым и активным сотрудником, которых в наше время так не хватает на производстве». Проступок Ванькин – согласно протоколу – объясняется «исключительной молодостью» обвиняемого.
Главный менеджер (а в лице его сам наш классик, который тоже числится на оном предприятии и иногда выполняет для него кое-какие работы по компьютерной части) вторит генеральному директору и со всей ответственностью заявляет, что в проступке своем Иван Андреевич Григорьев искренне раскаивается.
О да, он раскаивается, еще как! Целый день лежит на своем диванчике и сверлит потолок пустым и тоскливым взглядом, словно бы выискивая там, на потолке, ответ – зачем? Зачем все это было? Ради какой такой дружбы с полузнакомым наркоманом? Ради какого спасения, какого человеколюбия? Его впервые в жизни предали, нашего Иванушку-дурачка, и, как принято писать в интернете, «его мир больше никогда не будет прежним».