Как он будет есть черешню?
Шрифт:
По мнению главного менеджера, взятие на поруки Ивана Андреевича Григорьева выгодно прежде всего организации, в которой он трудится с недавних пор, ибо в лице его упомянутая организация получила хорошего потенциального профессионала. Главный менеджер выражает уверенность, что «никакой опасности для общества Иван Андреевич не представляет и оступился случайно».
«Оступился» – прекрасное и точное слово. От него веет советской производственной драмой конца пятидесятых – начала шестидесятых.
А что же главный бухгалтер?
Главный бухгалтер – дама (и, судя по протоколу, в летах), она сетует: «К сожалению, молодые люди часто бывают неразборчивы в знакомствах и безответственны». «Все мы видели, – говорит эта уважаемая женщина на общем собрании трудового коллектива, – как легко Иван сходится с людьми и насколько он готов прийти на помощь каждому, кто попросит».
«Думаю, он просто связался не с той компанией!» – продолжает дама-бухгалтер, и я, сейчас перечитывающая протокол, ее вижу: полноватая, чуть за пятьдесят, с немного старомодным пучком, непременно при массивных серьгах (например, жемчуг в золотой оправе или рубин), обязательно в перстнях из того же комплекта украшений, в узкой юбке до колена, белая блуза в мягких драпировках, прикрывающих зону декольте, на ногах лодочки… – и тут я ловлю себя на том, что все это время мысленно представляю просто собственного школьного завуча – Тамару Николаевну.
Там много чего еще говорится о Ваньке, в этом протоколе. И все хвалят нашего мальчика, все его ценят, все выражают желание продолжать сотрудничество, все надеются, что в скорейшее время он сможет начать обучение в профильном вузе и тогда в полной мере украсит собою маленькое и дружное нефтяное производство.
Но как сам виновник оценивает ситуацию? Что он имеет сказать в свое оправдание?
Это по протоколу тоже необходимо, и классик сообщает от лица Ваньки следующее:
«Я очень благодарен всем, кто сейчас выступил и кто верит, что больше я ничего подобного не совершу».
А еще Ванька обещает, что если суд примет ходатайство и даст шанс исправиться, то уважаемый коллектив ни минуты не пожалеет об ответственности, которую сейчас принимает на себя.
«Я очень постараюсь оправдать ваше доверие», – вот последняя реплика Ивана Андреевича Григорьева.
И, дочитав до этого места, я в который раз думаю: а действительно, как насчет доверия? Будет ли доверять Ванька людям и дальше? Я, уже знающая, что эта блестящая стилизация поможет ему выпутаться, опять задаюсь нашим «проклятым» вопросом. Потому что ответа до сих пор не знаю. Иногда мне кажется, что Ванька не изменился: он по-прежнему общительный, вокруг него всегда люди, но… А впрочем, люди не стоят того, чтобы слишком им доверять, так что о потере доверия жалеть незачем. И я продолжаю чтение.
Слово берет генеральный директор. Он предлагает поставить на голосование вопрос о направлении в районный суд ходатайства относительно взятия трудовым коллективом на поруки Григорьева Ивана Андреевича.
В ходатайстве трудовой коллектив выражает готовность взять на себя «контроль и воспитательную работу в отношении сотрудника Григорьева И.А.».
Голосование – единогласно «за».
Дата, подписи, круглая печать предприятия – все настоящее.
Откладываю листочки, прихваченные степлером за уголок.
Я хорошо помню, как Илья Валерьевич просматривал их, получив, и удивленно шевелил бровями. Я тогда начала уже понемножечку вставать и передвигаться самостоятельно, потому что уколы помогли, и протокол мы с Андреем передавали адвокату вместе.
Глава 9
Дальше воспоминаний совсем мало – до самого суда. Что мы тогда делали, вся семья? Мы с Андреем работали, это понятно, а кроме? Ну невозможно же сидеть полтора месяца и не делать ничего такого, что не запомнилось бы хоть мельком!
А впрочем, уже не один год прошел, мало ли что вывалилось из памяти за ненадобностью, и, пытаясь восстановить события, я лезу в фейсбук и в ЖЖ, изучаю конец того лета.
Но пусто, пусто – и в ЖЖ, и в фейсбуке. Почему? Может быть, дело в том, что можно запросто обсуждать все – кроме ожидания. Ожидание само по себе штука скверная, но когда прижал уши и днями, неделями, месяцами ждешь плохого, глушишь даже самую махонькую надежду – ведь статистика вещь упрямая, и все говорит за то, что закроют… Посадят в тюрьму. Нашего Ваньку, нашего единственного сына, а он хороший… он, честное слово, очень хороший, наш Ванька… это я не потому что мама, это правда – его все любят, и он любит всех (а не надо бы!). Невозможно обсуждать с посторонними свое ожидание, обсуждать ожидание беды невозможнее вдвойне, а впрочем, и с родными ожидание беды почему-то не обсуждается. Мы ведь, правда, ничего такого не делали в те полтора месяца, мы один другого даже не подбадривали и не храбрились, а только жались друг к дружке: завалимся на разложенный диван в большой комнате, и включим какие-нибудь мультики, и так лежим, и не смотрим, и не слушаем… странное было время.
Но это – когда свекровь на плановый техосмотр в больницу положили, на три недели. Тихо было в доме, и никто никому не врал.
А потом ее выписали.
С нашей Верой Николаевной – это же примерно как с соцсетями. Держи лицо, делай вид, что все пучком, улыбайся и не жалуйся, ни о чем не спрашивай, если не хочешь быть завален бесполезными, бурно эмоциональными ответами и советами, неприменимыми на практике, пости котика, рисуй смайл, жми большой палец – не открывайся. Главное, не задавай никому вопроса «что делать?», это дохлый номер, к тому же годами литературной практики доказано, что ответа не существует в природе, спросить об этом значило бы подставиться. Вот почему нет постов ни в фейсбуке, ни в ЖЖ: еще ничего не кончилось, жизнь поставили на паузу, а будущее таково, что хоть бы эта пауза длилась, и длилась, и длилась… тоже не жизнь, конечно, но и не приговор.
Вера Николаевна, вернувшаяся из больницы, парадоксальным образом оказалась самой несчастной в доме. Потому что Ванька не поступил в университет.
– Как же так можно было, а?! – причитала она, шаркая по квартире с маленькой китайской чашечкой корвалоловых капель в трясущейся руке. – Это просто уму непостижимо! Ванечка, ну ты же умный мальчик! Ты почти отличник!
Ванька напускал на себя виноватый вид и только руками разводил.
– Это все твои дачи! – не унималась бабушка. – Вот не ездил бы на дачи, а готовился бы к экзаменам получше, вот бы и поступил бы!
– Бабуль, сейчас нету экзаменов, ЕГЭ сейчас! – объяснял Ванька авторитетно. – Сколько в школе получил, столько и посчитают при поступлении.
– Ну а что? А ЕГЭ тебе не экзамены?! – не соглашалась Вера Николаевна.
А я все думала: где мы, а где ЕГЭ… Вот бы здорово, думала я, трястись сейчас в ожидании результатов за физику и русский. Как в июне. Хорошая была жизнь! А Андрей возражал: ты бы себя видела, пока тех результатов ждала! Сейчас ты куда спокойнее. И ведь он был прав: я действительно стала куда спокойнее, по крайней мере внешне. Парадокс, опять парадокс.