Как открывали мир. Где мороз, а где жара(Из истории путешествий и открытий)
Шрифт:
В гавань сбежался народ. Удивленно смотрели испанцы на моряков, на незнакомое старое судно, шепча привычные молитвы, осеняя себя крестным знамением.
— Святая Мария, — слышались тихие голоса, — кто это? Откуда? Что за судно? Видно, здорово их потрепало море, эти бедняги похожи на выходцев с того света. Клянусь святым Иеронимом, они забыли вкус еды!
И к морякам потянулись руки с хлебом, фруктами, молодым вином.
Моряки с наслаждением откусывали мягкий хлеб, запивали его вином родных виноградников, и благодарили, и смеялись, и слезы катились по их щекам, слезы радости, счастья…
Их не узнают? О них забыли? Стоит ли этому удивляться? С тех пор как они в последний
А потом они вернулись на борт корабля, растянулись на циновках и заснули крепким, спокойным сном безгранично усталых и счастливых людей.
В то время как они спали, гонец пришпоривал коня. Он мчался во дворец Вальядолида к королю Карлу с доброй вестью: вернулись те, кого уже никто не ждал, — моряки Фернана Магеллана, и в знак выполненного поручения, следуя обычаю рыцарских времен, они хотят вернуть перчатку своему королю.
Фернан де Магеллан, прежде чем отправиться в свое знаменитое плавание, пережил немало приключений и опасностей.
Он был моряком и солдатом и не раз плавал в Индию, не раз участвовал в стычках, в настоящих сражениях. Из этих плаваний он ничего не привез, кроме ран. Ему, как и всем португальцам, всегда надо было быть настороже, слишком ненавидели их на Востоке.
Магеллан был отважен и храбр и не щадил себя, когда речь шла о жизни его товарищей. Так он самоотверженно спас своего друга Франсиско Серрано, который отбивался на берегу от десятка вооруженных кинжалами малайцев, пытаясь добраться до своей шлюпки.
Да, у Магеллана в молодости было столько приключений, что их хватило бы на толстый увлекательный приключенческий роман, столь любимый жанр литературы всех времен и всех стран.
Нельзя сказать, чтобы внешность Магеллана была такой же романтической, как и его приключения. Он был невысок ростом, приземист и больше напоминал португальского крестьянина, чем потомка рыцарей, хотя и незнатного рода. Только глаза у Магеллана были особенные: проницательные, умные, сверлящие…
У Магеллана была трудная судьба. Про него не скажешь, что он родился под счастливой звездой. Все, чего он добивался, стоило ему трудов, и плата никогда не бывала по заслугам. Он делал больше, чем это угодно было замечать другим. Те, с кем он по праву рождения мог бы быть наравне, не любили его. Зато он пользовался уважением и доверием своих подчиненных, простых матросов.
Рассказывали, как однажды, когда судно, на котором плыл Магеллан, было обречено на гибель и капитан с офицерами прежде всего кинулись к шлюпкам, только он один не тронулся с места.
— Я остаюсь с матросами, — сказал он. — Я не хочу пользоваться своими привилегиями и разделю с ними общую участь.
Такие вещи не забываются.
Внешне Магеллан был суров и даже угрюм, но был он верен дружбе, как никто, и снисходителен и добр к своему рабу, малайцу с острова Суматра. Этот малаец, по имени Энрике, очень был привязан к Магеллану.
…Португальцы хорошо изучили новый морской путь в Индию вокруг Африки. Они знали каждый мыс, каждую мель, каждый риф, они научились обходить мыс Доброй Надежды, которому, право же, куда
Против них объединились не только мусульманские купцы, но и христиане-венецианцы, у которых Португалия вырвала лакомый кусок, а когда речь идет о золоте, тут уж не до религиозных распрей или объединений. Этот металл — золото — по своим химическим свойствам хотя и называется благородным, но его роль в жизни людей едва ли можно назвать благородной. Там, где золото, там кровь, там измена, там подлость.
Торговля португальцев была обагрена кровью матросов, кровью мирного населения, которое только в том и было виновато, что жило на богатых и великолепных райских островах, с райской природой. Но эти мирные жители меньше всего наживались на торговле; они за свои пряности, собранные под жгучим солнцем, получали гроши. А вот правителям, собирающим пошлины, купцам — им-то эти пряности приносили громадный доход, так же как наживались на своем разбое короли Португалии, капитаны, офицеры и меньше всего матросы. А каждая экспедиция была полна угроз и опасностей.
Другу Магеллана, Франсиско Серрано, надоели эти бесконечные схватки, эта настороженность, вечная неуверенность в завтрашнем дне. Лишь только представился удобный случай, Серрано променял беспокойную жизнь моряка и солдата на тихий остров Терпате на Молукках. Местный султан воспылал к нему любовью и сделал его своим великим визирем. Скоро у Серрано появился прекрасный дом с тенистым садом, жена-малайка и славные ребятишки. Серрано был счастлив и хотел, чтобы его удачливую судьбу разделил с ним и его близкий друг Магеллан.
Но спокойная жизнь почему-то не привлекала Магеллана. У него были свои планы. Разумеется, он хотел встретиться с другом, но только прибыв к нему своим путем, еще никому не известным, трудным и опасным, и потому особенно привлекательным для исследователя, каким и был Магеллан!
Магеллан считал, что до Молукк куда удобней и ближе добираться западным путем. Собственно, то же самое хотел сделать в свое время и его великий предшественник Христофор Колумб. Колумбу даже казалось, что он достиг Зипанго и Китая и что где-то неподалеку текут воды Ганга, настолько люди не представляли себе ни истинных размеров земного шара, ни истинных очертаний материков и островов. Теперь-то мы знаем, что уверенность Колумба была величайшим заблуждением, но известно также, что многие ошибки послужили причиной великих открытий.
Колумб открыл Новый Свет, и новый материк послужил препятствием на западном пути к Молуккам.
Сам Колумб надеялся на пролив, чтобы выйти в другое море, в Индийский океан. Знал о препятствии, разумеется, и Магеллан. И другие моряки. Многие мореплаватели искали прохода из Атлантического океана в Индийский, по безуспешно.
Несколько лет тому назад Васко Нуньес Бальбоа, испанский конкистадор, — а их множество устремилось вслед за Колумбом к берегам нового материка — увидел с высоты перевала на Панамском перешейке какое-то безграничное водное пространство. Что это? Бальбоа не знал. Он назвал его Южным морем, и это все, что тогда было известно.