Как перед Богом
Шрифт:
Однако про самое главное — про кладбище. Я сразу поехал в Моссовет. У меня был там очень хороший доброжелатель Коломин Сергей Михайлович, первый заместитель Промыслова. Я ему все рассказал. Он говорит: "Да. Очень жаль Володю". Эту новость он от меня узнал. "Что ж, — говорит, — езжайте, выбирайте место. Если найдется там место, я разрешу".
Я поехал на Ваганьково. Там уже были заместитель директора Театра на Таганке и отец Володи Семен Владимирович. Стали смотреть, куда бы можно было положить Володю. "Нет, нет, — говорил отец, — только на Аллее поэтов". Мы пошли туда, но это была такая глупость… по одной простой причине: там почти нет места, и, зная популярность Высоцкого, можно было гарантировать, что от других могил ничего не останется, когда
А директором кладбища был бывший мастер спорта по футболу… Кстати, то, что пишет Марина про это в своем "Прерванном полете" — вранье. Было, что я полез в карман за деньгами, но никаких тысяч я даже достать не успел. Он остановил мою руку и говорит: "Не надо, Иосиф Давыдович! Я Высоцкого люблю не меньше вашего…"
И мы вместе пошли выбирать землю. Я сказал: "Представляете, сколько придет народу… хоронить? Вам разметут все кладбище. Поэтому нужно какое-то открытое место, например, здесь", — и указал место, где теперь находится могила Володи. А тогда там был асфальт. Он сказал: "Я не против, если будет разрешение Моссовета". Я говорю: "Хорошо!" И опять в Моссовет, к Коломину. Говорю: "Если хотите избежать давки и большого скандала в Москве, нужно хоронить только там". "Ну, там, так там!" — сказал Коломин и подписал разрешение, чему я несказанно был рад… И то, что пишет Марина Влади, врет, как последняя сучка. Ее еще не было в Москве, а она пишет: "Мы пошли (якобы мы с ней пошли) выбирать место для Володи". Да ее близко там не было. И она еще пишет, что я какие- то пачки денег вытаскивал. Когда я ее встретил, сказал: "Ну как тебе не стыдно?" Она мне говорит: "Иосиф, это же книга. У книги должны быть читатели!" Я говорю: "Ну, нельзя же так бессовестно привлекать читателей! Нельзя же так врать!" Я с ней поссорился…
После решения вопроса могилы, я позвонил в ЦК комсомола и попросил Бориса Николаевича Пастухова разрешить некролог в "Комсомольской правде". Пастухов поддержал это предложение.
– Иосиф Давыдович, — замечаю я, — некролог в "Комсомолке", к сожалению, так и не вышел. Перелистали подшивку за конец июля — начало августа — увы… Некрологи были только в "Вечерней Москве" и, кажется, в "Московском литераторе".
– ???… После похорон началась долгая борьба за памятник на кладбище. Годы шли, а памятника не было. Народ уже роптал: "Как не стыдно? Столько друзей, а памятник поставить не могут!" Между тем начальник управления культуры при Моссовете Шкодин собрал всех, кто мог бы решить эту задачу. А в связи с тем, что по закону на могиле нельзя ничего делать без разрешения хозяев могилы, шли переговоры. Хозяев было двое: Марина Влади — жена, и отец Высоцкого.
Марина сперва хотела установить глыбу без всяких изображений. И друг Володи Вадим Туманов нашел на Урале подходящую глыбу. Однако отец с матерью и сыновья Володи считали, что нужно хоть какое-то изображение. А Марина — ни в какую: никакого изображения, только глыба. И глыбу привезли. Во двор Театра на Таганке. Новый поворот. Марина передумала: дескать, хочу не глыбу, хочу… метеорит. Ну, мы все развесили уши по этому поводу: метеорит, так метеорит, давайте как-то впишем его в глыбу. И опять: нет! Так прошло три года. Я снова обратился в Моссовет. Говорю: "Пошел четвертый год, а могила Высоцкого без памятника. Нас могут неправильно понять. Люди могут подумать, что как при жизни ему не давали ходу, так и после смерти делают все, только бы не воздать должное".
И тогда объявили конкурс на лучший памятник. В Театре на Таганке выставили около двух десятков скульптур. В итоге выбрали ту, которая сейчас стоит. А Марине сказали: "Пожалуйста, вписывай в него метеорит, если он у тебя есть". Знающие люди над этим желанием просто смеялись, потому что метеорит не может быть в частных руках. Может принадлежать только Академии наук. И стоить может миллионы рублей и даже долларов.
В конце концов, нам удалось преодолеть ее сопротивление следующим образом. Ей сказали: "Все! Мы ставим конкурсный памятник. Это решение семьи, т.е. половина памятника. Вторая половина — твоя! Хочешь ставь рядом свой метеорит, если он у тебя есть!" И тогда она психанула, сказала, что не хочет ничего ни слышать, ни видеть. И уехала. Так появился памятник на могиле Высоцкого. На открытие памятника она не приехала. Сказала, что он ее не интересует. Зато с удовольствием на правах официальной жены приезжала получать огромные валютные гонорары за издание миллионными тиражами книг Высоцкого, аудио-, видеозаписей и прочего. В общем, женщина она оказалась низкая. То ли она деградировала с возрастом и стала пьянью, то ли еще что- то. Во всяком случае, повела она себя недостойно жены великого Высоцкого. Так я считаю.
Она, конечно, это знает. У меня не было желания общаться с этой женщиной. И только общее горе нас сблизило…
К памятнику, который стоит у Петровских ворот, я, слава Богу, не имею отношения. Высоцкий таким никогда не был. И хотя я пел на его открытии, это было символическое отношение к Высоцкому, но ни к этому памятнику.
ТРИ МИХАЛКОВА
Поэт Сергей Владимирович Михалков (отец двух других, тоже знаменитых Михалковых) вошел еще в мою школьную жизнь… баснями и, конечно, Гимном Союза Советских Социалистических Республик. Познакомиться мне с ним довелось, как ни странно, в круизе на Черном море. Мы плыли вдоль черноморского побережья. Я был уже достаточно известным артистом, но, естественно, далеко не таким известным, как Сергей Владимирович Михалков. Уже одно то, что он был автором всемирно известного Гимна, заставляло меня относиться к нему с особенным уважением.
Однако в компании с ним оказалось, что все это моментально отходит на второй план. Сергей Владимирович был очень простым, общительным и поразительно веселым человеком. Очень любил шутить. Но всегда старался шутить так, чтобы это было уместно. Любил анекдоты и праздное времяпрепровождение. Разница в возрасте никак не сказывалась на его окружении. Он был своим и в кругу детей, и среди молодых людей, и в среде людей старшего возраста, не говоря уже о своих сверстниках. Был со всеми приветлив. Тяжесть его авторитета не чувствовалась.
Очень отзывчиво реагировал на шутки других. Запомнилось, например, как он восхищался шутками Виктора Темнова, композитора и баяниста, а заодно и музыкального руководителя прославленного ансамбля "Березка".
После каждой гастрольной поездки Темнов писал басенные куплеты, особенно на основе зарубежных впечатлений. Михалкову эти зарисовки безумно нравились. Хотя были они, что называется, "солеными". Сергей Владимирович говорил: "Будь моя воля, я бы все это растиражировал!" И с восторгом, чуть заикаясь, цитировал понравившиеся строки:
"В Флоренции сказали нам:
"Вот Рафаэль. Вот Тициан.
И все Микельанджеловы творенья…"
А мы уткнулися в лотки. И кофты брали за грудки.
У нас своя эпоха Возрожденья!"
Или такой куплет:
"Мотаясь по миру не раз,
Я насмотрелся всяких рас:
Настырных, бля, забитых, оголтелых…
Расизма в сердце не держу,
Но за кого я вам скажу
За белых бля, за белых бля, за белых…"
Все эти его знаменитые международные частушки были написаны на мелодию знаменитой в подворотнях песни: "Великолепная земля вокруг залива Коктебля… Колхозы бля, совхозы бля, природа…"
Закончив цитировать, Михалков говорил: "Я бы все это в газете "Правда" на месте передовой статьи опубликовал, потому что это — такая, правда…"