Как редко теперь пишу по-русски
Шрифт:
Я решил осалтыковить мою подпись. Хочу непременно держать корректуру. Кажется, эта вещица самая отталкивающая из всего, что я до сих пор печатал, правда?
1 "Современные записки", № 70. Отрывок из романа "Solux Rex" под названием "Ultima Thule" был напечатан в "Новом журнале", № I.
* Биде (франц.).
** Tour de force - сложное дело (франц.).
*** "Естественный отбор", "борьба за существование" (англ.).
– --------
В письме Алданова от 5 ноября сообщается, что он рукопись получил и в тот же день сдал в набор. Имея в виду письмо. Набокова от 20 октября, Алданов откликается: "О бабочках прочел с интересом, но без сочувствия, врать не стану. А обе Ваши новые книги очень, очень хочу прочесть - больше, чем что бы то ни было другое в современной литературе". Тут же сообщает собственные новости: издатель. Кнопф отказался печатать его "Начало конца", "думаю, из-за антибольшевистского направления романа". Он передал роман издательству Даттона. Хотел бы написать книгу о Герцене, но "издателей этим не соблазнишь". Написал три рассказа, "Микрофон" в два для "Нового журнала" 1 - это часть серии между собой не связанных современных "политических рассказов": "не могу писать ни о чем другом теперь".
Еще через 19 дней, 24 ноября, Алданов сообщает, что издавать "Начало конца" на английском языке взялся другой
Возможно, тем же письмом Набокову была отправлена корректура. Еще одно его без даты письмо сопровождает возврат корректуры. Авторская правка невелика, Набоков комментирует: "Странно заниматься опять "великим могучим". Кое-что можно было подчистить в смысле знаков препинания, но линотип, по-видимому, шарашливый, и боюсь рисковать жизнью соседних слов".
1 Речь идет о рассказах "Фельдмаршал" и "Грета и Танк".
– --------
Запоздалое новогоднее поздравление вместе с распиской за полученный гонорар ("Ultima Thule", 28 долларов) Набоков отправляет 3 января 1942 г. Из этого письма: "Правда ли, что умережковский? Есть ли сведения об Ильюше? 1 О Иосифе Владимировиче? 2"
Письмо Алданова от 18 января касается двух тем: он отправляет первую книгу "Нового журнала" ("Не судите слишком строго. Кое-что мы должны были дать, считаясь с уровнем русско-американских читателей, - как "Последние новости"") и благодарит за присылку "Себастьяна Найта": "Роман Ваш замечательная вещь". Рецензия будет помещена во второй книге "Нового журнала". В конце характерная приписка, свидетельствующая об утомленности Алданова редакторской работой: "Извините, что пишу кратко: сегодня должен написать семь писем".
1 И. И. Фондаминский (Бунаков) - один из редакторов журнала "Современные записки", был арестован в Париже в июле 1941 г. Позднее французское правительство сообщило его семье, что он 19 ноября 1942 г. умер в немецком концлагере.
2 И. В. Гессен - редактор газеты "Руль", в ней Набоков печатался в 20-х - начале 30-х гг.
– --------
Под свежим впечатлением от только что прочитанной книги журнала Набоков 21 января 1942 г. отправляет такое письмо:
"Дорогой Марк Александрович, что это - шутка? "Соврем. записки", знаете, тоже кой-когда печатали пошлятину - были и "Великие каменщики" и "Отчизна" какой-то дамы и "Дом в Пассях" бедного Бориса Константиновича 1, - всякое бывало, - но то были шедевры по сравнению с "Предрассветным туманом" госпожи Толстой. Что Вы сделали? Как могла появиться в журнале, редактирующемся Алдановым, в журнале, который чудом выходит, чудесное патетическое появление которого уже само по себе должно было вмещать обещание победы над нищетой, рассеянием, безнадежностью, - эта безграмотная, бездарнейшая, мещанская дрянь? И это не просто похабщина, а еще похабщина погромная. Почему, собственно, этой госпоже понадобилось втиснуть именно в еврейскую семью (вот с такими носами - то есть прямо с кудрявых страниц "Юденкеннера" 2) этих ах каких невинных, ах каких трепетных, ах каких русских женщин, в таких скромных платьицах, с великопоместным прошлым, которое-де и не снилось кривоногим толстопузым нью-йоркским жидам, да и толстым крашеным их жидовкам с "узловатыми пальцами, унизанными бриллиантами", да наглым молодым яврэям, норовящим кокнуть русских княжен, - enfin* не мне же вам толковать эти прелестные "интонации", которые валят, как пух из кишеневских окон, из каждой строки этой лубочной мерзости. Дорогой мой, зачем вы это поместили? В чем дело? Ореол Ясной Поляны? Ах, знаете, толстовская кровь? "Дожидавшийся" Облонский? Нет, просто не понимаю... А стиль, "приемы", нанизанные глагольчики... Боже мой! Откровенно Вам говорю, что, знай я заранее об этом соседстве, я бы своей вещи вам не дал - и если "продолжение следует", то уж, пожалуйста, на меня больше не рассчитывайте.
Я так зол, что не хочется говорить о качествах журнала - о великолепном стихотворении Марии Толстой, о вашем блестящем "Троцком", о прекрасной статье Полякова-Литовцева.
Дружески, но огорченно
ваш Владимир Набоков"
1 Набоков намеренно путает названия: "Вольный каменщик", повесть М. А. Осоргина, "Дом в Пасси" - роман Б. К. Зайцева. Произведения "какой-то дамы" под названием "Отчизна" в "Современных записках" разыскать не удалось.
2 "Знаток евреев" - антисемитский журнальчик, выходивший в Германии при Гитлере.
* в конце концов (франц.).
– --------
Алданов решительно не согласен. Он пишет 23 января:
"Я чрезвычайно огорчен и даже расстроен Вашим письмом.
Все же "В Париже" Бунина и "Ультима туле" лучшее, что есть в книге, а Вы об этом не сказали ни слова (быть может, чтобы меня подразнить). Есть, по-моему, и хорошие статьи, кроме названных Вами двух (спасибо за мою).
Перехожу к Толстой. Я совершенно изумлен. Читали эту вещь ее и такие евреи-националисты, как Поляков-Литовцев и множество других евреев, в том числе, естественно, и редакторы. Никто решительно не возмущался. Не говорю уже о неевреях: Зензинов написал на днях Александре Львовне истинно-восторженное письмо по поводу ее глав. Вы можете сомневаться в критическом чутье Влад. Мих., но никак не в его благонадежности в смысле отношения к евреям. Помнится, я давно говорил Вам, что считаю его с Милюковым редкими людьми, абсолютно чуждыми - не говорю даже об "антисемитизме", а просто какой бы то ни было, хотя бы легкой, очень легкой "настороженности" в отношении евреев. Вероятно, и Вы, зная его, думаете так же. Помилуйте, в чем Вы усмотрели "жидовок", "яврэев", "погромную (!!) похабщину" и даже пух из кишиневских окон"?! Семья Леви ничего худого не делает, она, "быть может, не симпатична" (пишу слогом осторожных критиков), но это имело бы соответствующую тенденцию только в том случае, если бы автор других, неевреев, изобразил ангелами. По случайности в первых главах Анна и Вера "симпатичнее", чем Зельфия и ее мать. Но в дальнейшем появляются "русские князья" и "русские женщины", которые в сто раз "антипатичнее" семьи Леви, и редакция могла бы с таким же правом отвести роман как антирусский или, скажем, антидворянский или антиэмигрантский. Меня немного удивило, почему Толстая дала хозяевам Анны фамилию Леви: ничего характерного для евреев в них нет (молодые люди пристают к барышням и у неевреев), и едва ли она сколько-нибудь знакома с евреями, да еще американскими. Однако, повторяю, в общем, евреи в той части не оконченного еще романа, которая редакторам известна, представлены отнюдь не в более невыгодном свете, чем другие действующие лица. Александра Львовна, по-видимому, унаследовала от отца общую нелюбовь к людям.
– без конца: многие там в этом отношении неизмеримо хуже, чем "Леви" Толстой. Мне было бы весьма неприятно - и невозможно - выступать в глупой и смешной роли еврея, защищающего антисемитскую литературу от нападок нееврея. Но ни я, ни Цетлин 2 (не говоря уже о Керенском и других членах редакционной группы "Н.Ж.") не можем причислить "Предрассветный туман" к антисемитской литературе, а тем менее к "погромной" (не хочу - да и нет места в строке ставить опять вопросительные и восклицательные знаки). Надо ли говорить, что мы такой и не поместили бы. Совершенно меня поразило Ваше заявление, что Вы из-за "продолжение следует" уйдете из журнала. Позвольте мне считать, что Вы или пошутили, или сказали это сгоряча. Вы ни малейшей ответственности за роман Толстой не несете, и все-таки не можете же Вы считать, что и журнал наш "черносотенный", - тут уж действительно была бы необходима целая строка восклицательных знаков. Вы - наше главное украшение, Вы отлично знаете, какой я Ваш поклонник, и я не могу допустить, что Вы говорите это серьезно. Я думаю, что "Новый журнал" будет существовать, и твердо надеюсь, что Вы его лучшим украшением и останетесь. Александр Блок был настоящий (нисколько не скрывавший этого) антисемит, но Вы, как и мы все, не отказались бы участвовать в одном журнале с ним. "Так то Александр Блок"? За художественное качество печатающегося рядом с Вами Вы уж никак не отвечаете. Вы считаете, что роман Александры Львовны ниже критики. Я этого не думаю - и принимаю во внимание, что это первое ее художественное произведение с обычными недостатками первых произведений. Но тут спорить бесполезно, тем более что мы с Вами так и не могли никогда договориться об общих основных ценностях: ведь Вы и отца Александры Львовны считаете непервоклассным писателем, - во всяком случае, много хуже Флобера". В Нью-Йорке в "литературных кругах" мнения о ценности "Предрассветного тумана" расходятся".
1 Из стихотворения Пушкина "Черная шаль" и из его же эпиграммы на Булгарина "Не то беда, что ты поляк...".
2 М. О. Цетлин и М. А. Алданов стояли во главе редколлегии "Нового журнала" в первые годы его существования.
* "Чужое зерно" (англ.).
– --------
В небольшом письме от 5 февраля Алданов возвращается к той же теме: "Я очень надеюсь, что мои доводы хоть немного Вас поколебали, и просто не верю, чтобы Вы действительно хотели прекратить сотрудничество в "Новом журнале".
Только через три месяца Набоков снова пишет Алданову и старается преодолеть возникшую размолвку. Поводом для его письма стало выражение сочувствия Алданову в связи с несчастным случаем, происшедшим с его женой. В письме от 6 мая главное место отведено литературной теме: Набоков прочел вторую книгу "Нового журнала".
""Времена" превосходны - no-моему, это лучшее, что написал Осоргин. Это и статью о смертной казни давным-давно в "Посл. Нов.". Ваша статья о Мережковском (кроме ссылки на Герцена - Гюго и на "что-нибудь да значит" раз столько лет читают и во стольких-то лавках продают - что, по-моему, то же самое, что "миллион людей - курящих нашу папиросу - cannot be wrong"*, между тем как следует, по-моему, всегда исходить из того, что большинство не право и что тысячами улик пригвожденный подсудимый - не виновен) мне очень понравилась. Я люблю сливочное мороженое. Мне его безмудый слог всегда был противен, а духовно это был евнух, охраняющий пустой гарем. Очень редко случалось, что его серое слово принимало легкий фиолетовый оттенок - как в вами приведенном отрывке (а также где-то - не помню где, описание палестинской пустынной флоры). А "Леорнардо" (так у Набокова. А.Ч.) такой же вздор, как "Князь Серебряный".
Неужели вы не согласны со мной, что "Натали" (и остальные прелестницы "аллеи") в композиционном отношении совершенно беспомощная вещь? Несколько прелестных (но давно знакомых и самоперепетых) описательных параграфов- et puis c est tout**. Характерно, что они все умирают, ибо все равно, как кончить, а кончить надо. Гениальный поэт - а как прозаик почти столь же плохой, как Тургенев.
Сколько у вас пишущих дам! Будьте осторожны - это признак провинциальной литературы (голландской, чешской и т. д.). Из них для приза пошлости и мещанской вульгарности я по-прежнему выбираю Александру Толстую ...> Не принимайте, дорогой друг, этих резкостей к сердцу. Очень может быть, что прав Зензинов (читавший, по слухам, которым не хочу верить, целую лекцию о Толстой и Федоровой в их романах), а не я.
...> А все-таки "Madame Bovary" метров на 2000 выше "Анны К.". Wilson 1 со мной согласен, одолев последнюю".
1 Американский литературовед Эдмунд Уилсон.
* не может ошибаться (англ.).
** и всё (франц.).
– --------
B письме от 13 мая 1942 г. Алданов сообщает об откликах на "Новый журнал": его хвалят, а каждую вещь в отдельности бранят. Второй номер напечатан тиражом 1000 экземпляров.
"Кстати, к кому же из беллетристов Вы обратились бы, если б Вы были редактором? Неужели к Бунину не обратились бы? Не стоит нам спорить, но нельзя, думаю, попрекать писателя отсутствием того, что он отрицает и ненавидит, - Вы знаете, что он композицию называет "штукатурством". В. этом споре я гораздо ближе к Вам, чем к нему; но, по-моему, Вы преувеличиваете значение композиции и особенно новизны композиции. За исключением "Войны и мира" почти все, кажется, классические произведения русской литературы в композиционном отношении не очень хороши - и не новы. В меньшей степени то же относится к классической английской литературе - композиция Диккенса детская (и устарелая даже для его времени), Французы - мастера (новые немцы тоже, к сожалению), и "Мадам Бовари", разумеется, в композиционном смысле "на 2000 метров выше "Анны Карениной" (хотя французские критики нашли в ней кроме 12 стилистических ошибок (!!) композиционные заимствования). Но если отводить композиции и новизне композиции не первое, а второе место? Будете ли Вы серьезно утверждать, что Эмма Бовари имеет ту же степень "жизненной правды" (извините глупое слово, но Вы знаете, что я хочу сказать: "Птицы садились клевать что-то на полотно Апеллеса"), какую имеет Анна Каренина? И можно ли читать флоберовское самоубийство после самоубийства Анны. Нет, нет, дорогой друг, не отрицайте: Лев Николаевич был не без дарования. Возвращаясь к Бунину, скажу, что "странно видная в воде голубовато-меловым телом" Соня в купальне и сама купальня и гроза в главе V "Натали" и многое другое в этом рассказе - изумительны.