Как рушатся замки

Вайленгил Кай

Не смущаясь быть раскрытым, Азеф снова не без наслаждения скользнул взглядом по незнакомому, переменившемуся с подростковых лет лицу друга. Он «носил» заклятие «тумана» с той поры, когда покинул приют. Даже матушка затруднялась ответить, какой колдун согласился наложить чары и что он за это взял: среднестатистический арканист «туман» не сплетёт, на тех, что помощнее, у мальчика в дырявых ботинках не наскреблось бы румилей. У Элерта спрашивать без толку: он не выдал своих секретов, если они касались не только его.

Некто, оказавший ему услуги, предпочёл не раскрывать себя.

Дважды.

Шестнадцать лет

безликий. Его черты, сколько Азеф ни силился удержать их в памяти, стёрлись. Иногда, одолеваемый бессонницей, он по крупицам выводил воображаемый портрет: какого цвета его глаза, какого оттенка волосы, есть ли у него ямочки на щеках, появились ли морщинки от того, что он не бросил привычку хмуриться?

И вот заклятие снято. Будто его никогда не бывало. Жёг, правда, в груди страх, что по утру наваждение спадёт и чары возвратятся, вновь отбирая его настоящего. Потому мужчина смотрел и смотрел, и смотрел: лишь бы запечатлелись светлая полоска шрама на челюсти, чуть искривлённая носовая перегородка – «наследие» детства, заработанное в дворовой потасовке, предсказанные им морщинки (хмурился капитан «Призраков» постоянно), тёмные океаны зрачков. Император и тот велел лицо не трогать, хотя тело под самый подбородок обернули памятником зверства палачей: не портите, мол, «мордашку» – напоследок, перед казнью, жаждал полюбоваться. Выслушав от арестованного тюремщика это признание, Азеф вышел из себя: он и так слыл человеком недюжинной силы, но то, с какой прытью он вздёрнул крупного мужчину за грудки, оторвав его ноги от пола, поразило и старых боевых товарищей. Не отправься император к праотцам после суда, он разорвал бы его. За сумасбродство, за зверства, за вседозволенность.

Для тварей, подобных ему, быстрая смерть – незаслуженная милость небес.

— Командующий Росс, ты меня пугаешь. У меня рога выросли? Или любуешься?

Мужчина моргнул, прогоняя дурные воспоминания.

— Да вот думаю в гости напроситься. Боюсь, до квартиры не доползу.

Словно подчиняясь неозвученной команде, Элерт зевнул.

— Это всегда пожалуйста. Напрашивайся на здоровье, – разрешил он великодушно. – Заодно поедим. Мадам Жани приготовила на ужин цыплёнка.

— Тебе шпионы по секретным каналам донесли? – хмыкнул Азеф.

— Я не использую их для личных нужд, – возразил друг. Подмигнул: – Почти. Нет, она порывалась передать мне через посыльного, но я не принял. Во-первых, – он наполовину согнул палец на правой руке, – это нечестно по отношению к моим голодным коллегам. Во-вторых, – согнул второй, – мне после дискуссий с моими дорогими коллегами кусок в горло не лезет.

И резво подскочил, подгоняемый предвкушением.

— Хватит рассиживаться! Одевайся!

— Я готов.

Ножки кресла заскрежетали по паркету. Встав, Азеф принялся застёгивать верхние пуговицы. Элерт, тоже недальновидно распахнувший шинель в кабинете, укутался в шарф и стянул полы. Его дом стоял через три улицы – замёрзнуть не успеет. А помощь всё равно не примет, и предлагать её лишнее.

— Эрт… о чём ты мечтаешь?

Вопрос возник сам собой – мужчина не планировал его задавать, и вдруг слова вырвались из его рта. Друг обернулся. Выглядел он удивлённым.

— К чему ты?

— Интересно стало.

— Умеешь озадачить, – пожаловался он и бросил: – Ты же не ждёшь от меня какой-нибудь пропаганды в духе «мечтаю о мире во всём мире, о свободе, равенстве и братстве народов»?

Росс фыркнул.

— Нет. Давай без пропаганд.

— Тогда я мечтал бы принять горячую ванну, – вздохнул он, после чего пояснил: – У нас горячая вода отключена из-за ремонта труб. Какой-то умник в раже революции швырнул в люк взрывчатку.

— А ещё?

— В отпуск.

— Ты даже к обязанностям не приступил.

— А вымотался, как паховая лошадь.

Азеф поднял воротник и, недолго поразмыслив, достал из ящика подписанный им накануне вечером приказ. Размашистым почерком в нём были выведены имена Первого министра империи и членов его семьи. «Принимая во внимания бесчисленные преступления, совершённые против народа Сорнии, приговариваются к расстрелу, – сообщалось в последней строке. – Приговор привести в исполнение немедленно после обнаружения разыскиваемых лиц».

— Перед собранием ты обмолвился, что твои люди вышли на министра. Хочу, чтобы ты проконтролировал процесс. Я закрою глаза на всё, что там произойдёт.

Он принял документ, прочёл, хотя и без этого понял, о чём речь. Сжал. Оскалился. Что-то в нём – ядовитое, болезненное – сдёрнуло приевшуюся сосредоточенность и вырвалось наружу физически ощутимой опасностью.

— С твоего позволения, я возьму с собой четырёх человек из окружения Хобба Райнера. Список с фамилиями предоставлю после церемонии.

— Почему их? Собираешься приструнить Райнера?

Элерт кивнул.

— На какое-то время он прижмёт хвост, а я убью двух птиц одним камнем. Не возражаешь?

— Не возражаю.

В дверь постучали, и Азеф, нацепив на себя рабочий вид и отбросив вспыхнувшее раздражение, приготовился дать разрешение войти. Однако его остановили сомкнувшиеся на плече пальцы друга: напряжённый взгляд метнулся от мужчины к поворачивающейся ручке и обратно.

Предупреждение.

Кого бы ни принесла нелёгкая в ранний час, быть беде.

Без вопросов, без уточнений Азеф расстегнул кобуру и взвёл курок. Элерт бесшумной тенью переместился к окну за правой створкой – от входа заметить затруднительно, если не присматриваться целенаправленно. Вынул эспадрон.

В проходе замаячил размытый темнотой силуэт солдата.

— Что-то срочное? – спросил Росс, заведя пистоль под полу шинели.

На вид обычный юноша. Вихрастый, в форме. Азеф однажды пересекался с ним в коридоре: он нёс службу на нижнем этаже Северного дворца. Ничего примечательного. Какого беса его занесло сюда?

— Для вас послание, командующий.

— От кого?

— От партии.

Росс вскинул оружие одновременно со взметнувшимся клинком Элерта. О пол ударился металлический шарик и, подскочив на выпирающей доске, покатился к дивану.

— Ложись!

Крик. Лязг столкнувшихся лезвий.

Не тратя драгоценные секунды на осмысление, Азеф отпрыгнул за стол и в суматохе выловил в отражении стекла расплывчатую фигуру. Убийц двое.

Для него? Для них?

Комната вздрогнула, и в спину ударила обжигающая волна. Его отбросило к стене. От боли свело лёгкие – в них всколыхнулось пламя, он задыхался, горел изнутри. Что-то острое вонзилось в скулу, вспороло бровь, и перед расфокусированным зрением не сразу возникла блестящая россыпь. Взрывом выбило окна – он лежал на разлетевшихся осколках.