Как слеза в океане
Шрифт:
Но, слава Богу, почта опять заработала.
Новые преследования, опасности и надежды новыми были только по названиям. Даже дети знали, что история диаспоры не что иное, как повторение истории Иосифа: были хорошие фараоны и плохие, в памяти которых ничего не сохранилось, и они поступали так, словно вообще не знали Иосифа. Все это они учили во второй книге Моисеевой, по крайней мере один раз в год. Мы учимся, говорили волынцы, но власти у нас нет, а те, у кого власть, те не учатся.
И вот в Германии появился человек, которому внимало все больше и больше людей. Его звали Гитлер, и он был не кем иным, как тем Аманом, так хорошо знакомым им из книги Эсфирь. И в один прекрасный день немцы сделали из этого Гитлера нового фараона. Одному Богу только
Волынцы не сомневались в своем собственном длительном существовании, пока не началась война и орды Гитлера не вторглись в Польшу. Началось истребление евреев, но никто из них не мог всерьез поверить в это.
— Волынь — особый случай. Вы можете все спастись, — неустанно повторяла панна Мария Мушиньская, в прошлом повитуха, а теперь возлюбленная коменданта города, господина Бёле. — Господин комендант изъявил желание, чтобы вы в качестве разового налога сдали все свои ковры, и тогда он про вас забудет.
«Операция» — так называлось систематическое истребление евреев — началась уже несколько месяцев назад. Из восемнадцати городков округа оставалась еще только Волынь. Еврейского населения семнадцати других городков больше не было. Часть из них собрали в синагогах и застрелили там или сожгли, а другую отправили в лагеря смерти. Только некоторым удалось спастись, вовремя укрывшись в городке ковровщиков и скрипачей. Они сгруппировались все вокруг хасидского раввина [173] , еще его прадеды притягивали к себе тысячи верующих, готовых верить в чудеса и святость.
173
Хасидизм — религиозно-мистическое течение в иудаизме, возникшее в восемнадцатом веке среди еврейского населения Волыни, Подолии и Галиции; для него характерны религиозный фанатизм, вера в чудеса, почитание цадиков (праведников, провидцев), якобы находящихся в постоянном общении с Богом и одаренных сверхъестественной силой. Цадики с фанатической ненавистью относились к проникновению знаний в народные массы и к революционному движению. На этой почве хасидизм нашел путь компромисса с раввинатом и был признан синагогой.
Раввин — они звали его обычно цадиком, то есть «праведником», или просто «волынцем», — посоветовал отдать Бёле все, что тот потребовал устами своей наложницы.
— Сказано, — начал он, — «род проходит, и род приходит, а земля пребывает вовеки». Нужно различать между теми, кто проходит и приходит, с одной стороны, и теми, кто приходит и проходит, с другой. Последние всегда хотят иметь все сразу, потому что знают, что их участь — не пребывать долго.
И цадик процитировал несколько изречений из Священного писания, чтобы доказать им, что слово «пребывать» уходит далеко вглубь и, словно корни старого дерева, тянется далеко и дотягивается до таких слов, как «справедливость» и «милость» к страждущим. И только на первый взгляд кажется, что он, цадик, далеко отклонился от предмета разговора, поскольку в своей возвышенной игре словами и их зашифрованным буквами смыслом заблудился в своем, наполненном великим утешением, толковании настолько, что «страдание» и «пребывание» оказались у него словами родственными, а из их несогласия между собой возникло опять же еще одно слово, а именно — «милость».
Когда волынцы снесли все ковры, и даже старинной работы, что хранились у них и передавались по наследству как нетленная ценность, повитуха объявила, что отныне они должны рассматривать себя состоящими на службе у рейха и работать все больше и больше, чтобы не разочаровывать милостиво настроенного к ним покровителя. Идет война, и даже победоносные немцы работают не покладая рук, Гитлеру нужно все в огромных количествах,
Через некоторое время комендант заявил, что он разочарован. И приказал отправить из городка пятьдесят молодых мужчин и потребовал со следующей недели удвоить норму по изготовлению ковров, а вдобавок, в качестве вознаграждения за услуги, все их золото и серебро для повитухи.
Но он все еще пребывал в разочаровании, объявила с сожалением его подружка, и сократил поэтому жизненный рацион евреев наполовину. Сверх того, он отправил из города сто семьдесят пять человек — мужчин, женщин и детей.
Как ни старалась Мария Мушиньская превознести своего высокопоставленного дружка и его «особую роль», становилось очевидно, что ему не так уж и долго осталось эксплуатировать волынцев, а следовательно, он не сможет защитить их от уничтожения.
— Все равно что злодейские игры в кошки-мышки, — сказал Йехиэл, глава общины. — Лучше самим отрубить себе руки, чем дальше работать на него. Лучше самим поджечь свои дома, чем оставаться в них, уповая на милость нашего палача. Пора, ребе. То, что случилось с другими, случится и с нами.
— Где же разум в твоих словах, Йехиэл? — спросил цадик. — Пока кошка еще играет, мышка не погибла. И если жить означает терпеть, то кому же позволено потерять это терпение? Но кошка боится более страшного зверя. Кто знает, может, и тому тоже захочется поиграть. Поэтому нужно дать понять более высокому коменданту из округа, этому злодею Кучере, что он может быстро разбогатеть трудом ваших рук, которые ты, глупец, хочешь обрубить. Бог простит тебе твои прегрешения.
Один из молодых людей выступил вперед и сказал:
— Говорят, что в лесах вокруг полно мужчин с оружием в руках. И они были мышками, но стали волками. Почему бы и нам не стать такими, как они?
Цадик склонился над фолиантом, вполголоса прочитал несколько слов, закрыл глаза и начал медленно покачивать головой. Это означало, что мужчинам следует покинуть его, но на сей раз никто не захотел понять поданного им знака. Йехиэл прервал молчание:
— Простите меня, ребе, я недостоин мешать течению ваших мыслей. Но какой же учитель оставит своих учеников без ответа, когда они ищут пути? Не отягчит ли он тогда себя их грехами? Что нам делать, цадик?
— Приведите ко мне пришлого еврея! Я девятый, кто сидит на этом месте. Те, кто были до меня — да пребудет благословенна память праведников, — указывали путь поколениям и поколениям, учили их различать, что есть бездна великая, а что ложная, что есть путь истинный, а что — Боже упаси! — ложный. Но вы быстро забыли, чему учили мои отцы ваших отцов. И тут появился пришелец — посланник Аваддона [174] , — он потерял свою жену, своих детей, говорит он, и видел губителей в действии, утверждает он. Он ненавидит наших врагов, так думает он, а сам, однако же, ближе к ним, чем к нам, я это знаю. Когда он прибыл сюда в ту ночь, в пятницу, то даже и не понял, что осквернил субботу. На его теле одежды врага…
174
Аваддон — в иудаистической мифологии олицетворение поглощающей, скрывающей и бесследно уничтожающей ямы, могилы и пропасти преисподней (евр.).
— Простите, ребе, я недостоин прерывать вас, но это все постепенно прояснилось: почему он одет в немецкую форму, почему он прибыл именно к нам, почему…
— Пусть он придет, — оборвал его цадик. И потом, повернувшись к Сораху, древнему старцу, добавил: — Глупец смотрит в колодезь и думает, что видит там само небо и звезды на нем, а не их отражение. Достаточно взять в руки маленький камешек и бросить его в воду — и небо глупца разлетится брызгами. Только тогда одурманенный человек поднимет голову, увидит истинное небо и поймет, что бездна есть бездна и что небо всегда над человеком и никогда не пребывает под ним. Пришло мне время бросить камень.