Как слеза в океане
Шрифт:
Часовой внизу доложил, что из города прибыли две машины, и Кучера тут. Бёле побежал в комендатуру и узнал, что ему придется подождать, шеф скоро вернется. Писарь шепнул ему:
— Полячка примазалась к нему и увела к себе домой. Чертовски опасно!
— Ах, что там, пусть Кучера не задается, — ответил Бёле. С писарем он мог быть откровенным, но на душе у него заскребли кошки. — Может, из-за тех двадцати восьми, а? Как вы думаете, Хеннинг?
— Ну, собственно, да, последний список не совпадает с предыдущим. Но я больше беспокоюсь из-за Мушиньской. Я ведь был тогда в Опатуве, я же знаю. Кучера хочет иметь все только для себя, он не выносит, когда и другие тоже хотят получить кусок пирога. То,
Дверь распахнулась, вошел маленький толстый человек, а за ним его свита: рослые молодые парни.
— Немедленно доложить! — заорал Кучера визгливым женским голосом и хлестнул арапником по канцелярскому столу. Бёле щелкнул каблуками и отрапортовал, согласно уставу. Он стоял навытяжку, не имея мужества что-либо предпринять по собственной инициативе. Парни едва смотрели на него, но он знал, что они только ждут сигнала. Он боялся не их револьверов, он боялся их кулаков.
Шеф произвел в его доме обыск, Мушиньская наверняка подробно проинформировала его обо всем, так что Бёле не оставалось ничего другого, как только давать утвердительные ответы на все уточняющие вопросы. Да, он подавал ложные сведения по производственным показателям волынцев, чтобы присвоить себе половину ковров; да, он конфисковал золото и девизы и не доложил об этом, чтобы все присвоить, и так далее. Не имело никакого смысла отрицать что-либо, бесполезно было сваливать вину на писаря Хеннинга и на других. Ему нужно было только защитить себя от опаснейшего из всех обвинений, но тут у него совесть была чиста — в исчезновении двадцати восьми евреев он не был виновен. И он нашел аргумент, который должен был убедить этого толстого карлика:
— Ради какой корысти мне надо было предупреждать их? Что такого они могли бы мне дать, чего я и так у них не отобрал бы?
Кучера смягчился. Он не будет подавать рапорта по поводу ковров и девиз. Естественно, он все это заберет себе. А вот история со списками вовсе не такая уж и простая.
— Я дам вам несколько человек из своих, возьмите кроме того украинских полицаев. В двадцать четыре часа дело должно быть улажено. Беглецы не могли уйти далеко. Живыми или мертвыми, но лучше живыми, они должны быть доставлены завтра, в город, не позднее девяти часов утра. Надеюсь, вам ясно, чем для вас может обернуться эта игра? А что касается остального — конфискаций и прочего, — пусть быльем порастет! И эта польская свинья слишком много знает и слишком много болтает. Наведите тут порядок, ясно, Бёле?
— Я очень хорошо понимаю, но настоятельно не советую вам делать этого, — повторил Скарбек. Он не был уверен, что Эди слушает его. — Успех маловероятен. Вашими силами в двадцать восемь человек вам будет трудно хотя бы даже пробиться к железной дороге. Кроме того, охрана поезда может оказаться сильнее, чем вы думаете. Да к тому же только одиннадцать из ваших людей умеют обращаться с оружием. Брать новичков на такую операцию — нет, Рубин, это действительно самоубийство. И помимо того, допустим, вы пробьетесь, снимете охрану и вызволите волынцев из поезда. Что вы будете делать с женщинами, детьми и стариками? В течение нескольких часов появятся немцы, и тогда всему конец. — Он прислушался к далекому ржанью лошадей. Надо бы сходить потом на конюшню и поговорить с конюхами. Надо что-то сделать, чтобы успокоить животных.
— Юноша заснул, — сказал Эди и показал на Бене, тот сидел на земле, прислонившись к столбу, и держал на коленях узелок, который он не выпускал из рук даже во сне. В свете фонаря, висевшего на соседнем столбе, лицо его казалось желтым. Высокая меховая
— Странное лицо, — прошептал Роман, глядя на него сверху вниз. — Глядишь на него, и становится ясно, что у него два возраста — шестнадцать лет и три тысячелетия. Он знает, что сделали с его отцом?
— Говорят, он прочитал по нему поминальную молитву сразу, как раздались выстрелы. Мы тогда только вошли в лес.
— Он не выдержит у партизан, это очень трудно. Я мог бы спрятать его в монастыре.
— Он останется с нами, — отклонил Эди его предложение. — «Куда ты пойдешь, туда и я пойду», — так сказано в Библии.
— Так что вы решаете? Юзек скоро вернется, и мы будем знать, пройдет здесь этой ночью эшелон или нет.
— Я пока колеблюсь. Во всяком случае, что-то надо предпринять, чтобы люди не думали, что я вывел их из Волыни только для того, чтобы они могли спастись. Необходима какая-нибудь операция, чтобы сделать из этих маленьких людей боевой отряд.
— Боже мой, дорогой мой друг Рубин, что за представления у вас о партизанской войне? Недели проходят, а мы ничего не можем предпринять, кроме как заползти куда-нибудь, запрятаться и думать только об одном — как бы самим спастись. Особенно сейчас, когда снег выдает любое наше передвижение.
Юноша проснулся в испуге — узелок выпал у него из рук и раскрылся. Роман подобрал две книги. Бене спросил:
— Мы все еще под землей? Я проспал молитву? Здесь не видно ни дня, ни ночи. Минху нужно читать до того, как наступит вечер.
Он взял книги и положил их опять в узелок.
— Вы еще ничего не ели сегодня, Бене, я провожу вас туда, где все, продовольствие там.
— Спасибо, но я буду поститься до завтрашнего утра. Пока не начнется новая жизнь…
Юзек быстро приближался к ним. Ему стало известно, что волынцев не будут грузить в вагоны. По городу ходили слухи, что их до тех пор будут держать тут, пока не найдут недостающих, тех двадцати восьми человек. Бёле сам был в Лянуве и допрашивал крестьян. Он искал следы исчезнувших. Вместе с ним, помимо эсэсовцев, ходили еще местные полицаи. У них были легкие пулеметы, автоматы и ручные гранаты. Их сопровождала повитуха. Они прибыли на трех грузовиках.
— Нам бы все это очень пригодилось, — закончил Юзек свое сообщение. — Оружие, машины да и девка тоже.
— Вот вам и операция, — задумчиво произнес Роман. — Сорок человек наших, да ваши люди — вместе это…
Бене сказал:
— В большом буковом лесу, что позади Барцев, есть ущелье. Надо заманить их туда, как это сделал Кир [177] , — он был великий царь и наш большой друг…
Мужчины удивленно посмотрели на него. Юзек сказал:
— Про ущелье это мысль хитрая, там действительно можно было бы…
177
Кир II Великий — древнеперсидский царь, к помощи которого прибегал согласно иудаистской мифологии Бог Яхве (Ис. 45, 1).
— Конечно, — прервал его Роман. — Всем приготовиться!
И кони наконец-то попадут на воздух, подумал он с удовлетворением. И только по пути к конюшне ему пришла в голову мысль, что сначала он должен был бы подумать о людях и об их страданиях.
Эди прервал сам себя на полуслове. Он внимательно смотрел на людей, сбившихся в кучу друг подле друга, здесь, в самом дальнем углу штольни. Самоуверенно глядели на них поляки, насмехаясь над вояками-евреями, разлегшимися на соломе и даже не подумавшими встать, когда их командир обратился к ним. Еврейская закваска — это насмешливое выражение наверняка существовало и в польском языке.