Как стать оруженосцем
Шрифт:
– Ничего не понимаю, - пожал плечами сэр Ланселот.
– Если не честно, то как?
– А так!
– снова взорвался пес.
– Забрасывают нас, яйцами и помидорами. В таком количестве, что хватает... Знай успевай с фургона соскребать... Хорошо еще, взашей не гонят... Пока...
Только тут Владимир обратил внимание на то, что принятые им ранее за выцветший рисунок пятна на ткани, покрывавшей фургон, имеют совершенно иную природу, нежели временную.
– За что же это вас так?
– помолчав, поинтересовался рыцарь.
– Сами не понимаем... Вроде, все как положено... Инструменты... Репертуар...
– А ну-ка, - вдруг оживился сэр Ланселот.
– Покажите ваше представление, может, что-нибудь и присоветую. Я при разных дворах бывал, понасмотрелся-понаслушался...
Звери разом встрепенулись. Петух слетел с ветки и пристроился рядом с сэром Ланселотом. Пес, кот и осел полезли в фургон.
– А чего это у него ухо перевязано?
– спросил рыцарь у петуха.
– В него что, чем-то потверже помидора бросили?
– Нет, - ответил петух.
– Это мы давеча на ночлег устраивались. Сказали ему, не ложись на краю. А он - ни в какую, потому упрямства в нем - хоть отбавляй. Вот ему посреди ночи медведь на ухо и наступил...
Сэр Ланселот хотел спросить что-то еще, но не успел, поскольку музыканты выбрались из фургона. Пес держал в лапах здоровенный армейский барабан, кот - обшарпанную, видавшую виды шарманку, а осел - свисток, сильно смахивавший на свисток футбольного арбитра, который повесил на шею петуху, оставшись, таким образом, без инструмента. Аккомпанемент расположился кучкой у фургона, осел встал перед ними и осведомился у зрителей:
– И что же вам такое спеть?
– Что-нибудь рыцарское, - махнул рукой со сжатым кулаком сэр Ланселот, давая тем самым знак к началу представления.
И артисты начали. Первым в барабан изо всей силы лупанул пес. Барабан отозвался глухим "бум". Затем кот резко повернул ручку шарманки; раздался двойной скрипящий звук открываемой-закрываемой рассохшейся двери: "кля-кля". В надлежащий момент петух дунул в судейский свисток, после чего осел заорал во все горло "рыцарскую песню", на известный мотив "Живет моя отрада..." То есть, имело место вот что:
Бум, кля-кля, бум, кля-кля, бум, кля-кля, бум, кля-кля (свисток),
Жила-была принцесса,
Украл ее дракон...
А рыцарь все приходит,
Со скрипкой под балкон...
Бум, кля-кля, бум, кля-кля, бум, кля-кля, бум, кля-кля (свисток)...
– Скрипка, это, наверное, оруженосец, - пояснил осел.
А Владимир вдруг кое-что вспомнил...
"Конечно, для исполнения комических куплетов большой голос не обязателен. Никто не ждет также хорошей вокальной техники и правильной фразировки. Неважно, если певец, беря ноту, вдруг обнаруживает, что забрался высоковато, и стремглав срывается вниз. Не стоит обращать внимания на темп. Вы не упрекаете певца за то, что, обогнав аккомпанемент на два такта, он вдруг замолкает на середине фразы, чтобы посовещаться с аккомпаниатором, а потом начинает все сначала. Но вы вправе рассчитывать на слова. Вы никак не ожидаете, что певец знает только первые три строчки первого куплета и все время повторяет их, пока не вступает хор. Вы не ожидаете, что он может вдруг остановиться посредине фразы, фыркнуть и заявить, что, как это ни забавно, но, провалиться ему на этом месте, если он помнит, как там дальше; он несет какую-то отсебятину, а потом, дойдя почти до конца песенки, вдруг вспоминает забытые слова, без всякого предупреждения останавливается, начинает сначала, и так все идет через пень-колоду..."
Собственно, здесь можно бы и остановиться, поскольку певец-осел явно не уступал певцу-Гаррису, а кое в чем даже обладал пальмой первенства. Слова песни, если она существовала в более-менее складном виде, он либо не знал, либо прочно забыл, и, чтобы не сбиться с ритма, заменял забытое простым "иа-иа". А если уж быть честным до конца, то это последнее составило львиную долю оставшейся части песни, превратившейся в откровенную отсебятину. Время от времени он переходил на прозу, поясняя происходившее в песне действо и (по его мнению), нуждавшиеся в пояснении слова, но поскольку аккомпанемент продолжался в прежнем темпе, составить себе представление о нем (действе) не представлялось возможным. В последнем куплете речь уже шла о Прекрасной Даме, которая выплакала все глаза в ожидании рыцаря, который "все не едет, иа-иа-иа..."
– В общем, кризис жанра, - сообщил осел, пока сэр Ланселот и Владимир, оглушенные пением, мотали головами, стараясь прийти в себя. Голос у осла, как говорится, был незаменим - в случае пожара или стихийного бедствия.
– Той мелочи, что нам бросали, даже на овес не хватало. Овес нынче дорог. И конкуренты.
– Какие конкуренты?
– уставился на него сэр Ланселот.
– Как это - какие? Обычные. Двойники. Думают, что у нас не жизнь, а малина, и плодятся, ровно грибы после дождя. Разъезжают и выступают под нашим именем.
– И как же их от вас различить?
– Ну... Во-первых, они безголосые.
– И деньги любят, - добавил свои пять копеек молчавший до этого кот.
– И поют по-латыни, - добил конкурентов осел.
– Это как это?
– не понял сэр Ланселот.
– А вот так.
– И осел заревел:
Марэ бела донна, ке ун бель канцоне,
Саи, ке ти амо, семпре амо...
– Достаточно было во-первых, - буркнул Владимир.
– Да, звучит как-то не по-рыцарски, - поморщился сэр Ланселот.
– Даже не знаю, чем вам помочь...
У осла вытянулась морда.
Сэр Ланселот беспомощно развел руки.
Как вдруг...
– Ну кончено!
– обрадовано воскликнул он.
– В этом все дело! Вы не так сидите! А ну-ка!..
И он принялся рассаживать музыкантов по-новому. Каждый раз, изменив их положение, он отходил в сторону, критически осматривал, после чего подавал знак начинать. Владимир уже совершенно перестал воспринимать происходящее, и это не смотря на то, что исполнялся только первый куплет. Наконец, расположив артистов так, как было в самом начале, - и даже не заметив этого, - сэр Ланселот остался полностью доволен.
– Совсем другое дело!
– заявил он, прослушав в очередной раз исполнение первого куплета.
– Теперь успех вам обеспечен!..
– А по окончании пения надо присесть, расставить уши и передние ноги в стороны, улыбнуться, и сказать "ку", - зачем-то добавил Владимир.
Осел непонимающе поглядел на него, а затем выполнил то, что ему было посоветовано. Его улыбка, растопыренные уши, на одном из которых болталась тряпка, расставленные под прямым углом к туловищу, передние ноги, полуприсяд, вызывали оторопь.