Как в кино не будет
Шрифт:
– Почему же он никогда с женой не приходит?
– Она была дружна с первой женой Никиты и меня принимать не желает. В общем, женская солидарность. И еще страх, что дурные примеры заразительны.
– Судя по тому, как часто Слава у вас бывает и сколько времени тут проводит, домой он не торопится.
– Никита говорит, у них все не так гладко.
– А что говорит Слава?
– Слава вообще ничего о себе не говорит. И о Никите тоже. Когда я попыталась спросить о какой-то ерунде, просто хотела понять причину некоторых поступков, он мне ничего не сказал. А ведь они дружат больше сорока лет. В одном роддоме родились в один и тот же месяц, в одном доме жили после войны, в эвакуации вместе были - не они, конечно, а их матери, с августа сорок первого и до сорок третьего...
– Никита никогда не говорил, что был в эвакуации, - медленно проговорила я. Что-то мешало мне просто пропустить эту информацию.
– Да его же туда годовалым увезли, что он может помнить?
И тут я вспомнила:
"А моя мама потеряла колечко в октябре этого же года... Ночь, спешила в бомбоубежище, я у нее на руках годовалый..." Как могла мать Никиты потерять в октябре колечко в центре Москвы, если уже в конце августа эвакуировалась на Урал, в Златоуст? И эта просьба - не говорить Ире... Я затрясла головой.
– Что с тобой?
– удивилась моя подруга.
– Нервный тик, не обращай внимания. Квартиру твоему супругу все еще обещают?
– А вот и нет, - рассмеялась Ирина.
– Самое позднее через полгода переедем. Стены уже стоят. Однокомнатная прелесть, двенадцатый этаж башни, до Останкино - рукой подать. Поживем там, пока не найдем хороший вариант обмена. Господи, как я мечтаю вырваться из этой развалюхи!
И я оставила все невысказанное при себе. Не так много радости было в жизни Ирки, чтобы обращать ее внимание на какие-то несуразности в поведении супруга и лишать мечты всей жизни.
В конце года случилось сразу два события, причем оба радостные. Что для нашей квартиры нехарактерно. Во-первых, Никита действительно получил ордер на квартиру. А во-вторых, годовщина их свадьбы совпала с его юбилеем: полтинник. Оба события предполагалось отметить с размахом и одновременно.
И меня, и Лидию Эдуардовну тоже пригласили. Однако моя радость была омрачена в общем-то пустяком. Когда почти все гости уже собрались, но еще не расселись, я услышала, как Никита тихонько сказал одному из приятелей:
– А вон там моя дальняя родственница, баронесса фон Кнорре. Настоящая, а не самозваная. Квартира большая - пусть живет, а то ведь совсем одинокая старуха...
"Мама дорогая!
– мысленно ахнула я, - да он просто пижон! Он себя придумывает и потом убеждает остальных. Показушник..."
Слава, как всегда, пришел один. И не столько сидел за столом, сколько помогал Ирке на кухне. И потом, когда гости разошлись, помог убрать и вымыть посуду, навести порядок в комнатах. Ночевать домой вообще не пошел, ему постелили в "кабинете". Ничего себе, семейная жизнь!
А неделю спустя Ирка пришла ко мне среди ночи с совершенно перевернутым лицом и сказала, что они разводятся. Долго не хотела говорить, почему, но потом разрыдалась и призналась:
– Не могу я больше жить в этом вранье! Уехал на три дня "в командировку", а мне коллега говорит: "Видела твоего драгоценного в нашем доме: шел под ручку с одной актриской, этажом ниже живет". Он "вернулся", я, конечно, спросила: правда? Вертелся, крутился, потом, наверное, надоело, сказал: да, правда. Я и раньше догадывалась... Ну, я сказала: "Уезжай к себе, квартира есть". А он, а он...
У Ирины началась истерика. Я кое-как привела ее в чувство и узнала то, о чем могла бы догадаться. Потому что и так много знала.
Никита сказал, что никуда из этой квартиры уезжать не собирается. Что если Ире приспичило разводиться и разбегаться - пусть едет в эту панельную хрущобу и живет там. А он, Никита, с места не сдвинется. Он и женился на ней по двум причинам: знал, что не будет хлопот с детьми и родственниками и что жить будет в центре, в настоящей квартире, а не собачьей конуре. Со временем здесь все его будет, ходы он уже ищет. И вообще у него нет денег на такие причуды, как переезды и покупка современной мебели. Пусть продаст жемчужное ожерелье, все равно, считай, краденое, на все хватит и еще на жизнь останется. С покупателем он поможет. А менять образ жизни не собирается: одной женщины ему мало, и он еще не старик. Впрочем, если Ира передумает, он не против: будут жить, как жили, а свою квартиру он отдаст сыну - мальчик уже подрос.
– Нет, я решила - уеду. Я ведь уже даже не жена - так, обслуга. Забыла, когда у нас последний раз что-то было. Он же так устает! И про контрразведку все наврал, "полковник". Он и в армии-то никогда не служил, здоровье не позволило. А когда я ему и это сказала, он мне очень спокойно заявил: "Не переношу истеричек. Одна мне уже пыталась испортить жизнь пришлось уговорить повеситься. Да-да, я вашу Елену Прекрасную убедил в том, что она должна покончить с собой, если не хочет, чтобы меня арестовали и расстреляли. Она послушалась, как миленькая. И не смотри на меня так: меня в это время в Москве не было. Официально. И нет ни следов, ни свидетелей".
Значит, мне не почудилось! Это был Никита. Лгун, воришка, убийца... И я осталась в полной зависимости от него, когда Ирина уехала. Может, он и подождет, пока девяностолетняя Лидия Эдуардовна сама отойдет в лучший мир. Но мне-то всего тридцать шесть! И ради осуществления мечты - получить всю квартиру, меня можно и "поторопить"... Проклятая квартира!
Глава восьмая. Скажи мне, кто твой друг...
Тысяча девятьсот девяносто второй год ознаменовался для дома в Чистом переулке состоянием "повышенной тревожности". Никто ничего не знал, никто ничего не понимал. Новых жильцов в постепенно освобождавшиеся комнаты не подселяли, но и занимать эти комнаты никому официально не разрешали. Загадочное тогда еще явление "приватизации" тоже не имело к старому московскому дому никакого отношения - он этой самой приватизации не подлежал по причине "крайней ветхости и аварийного состояния". Хотя "аварийного состояния", как такового, не наблюдалось, дом просто требовал капитального ремонта. Как, впрочем, больше половины домов в первопрестольной.
Никита предупредил меня и Лидию Эдуардовну, чтобы мы без него не предпринимали никаких шагов по изменению жилищных условий, даже если нам предложат по отдельному особняку каждой.
– В лучшем случае получите по однокомнатной хрущобе у черта на куличках. В худшем - по комнате в коммуналке же, но тоже не в центре. И в любом случае вас обманут.
Лидия Эдуардовна иронически усмехнулась:
– Если бы мне предложили тот особняк, где я родилась, тогда, пожалуй, согласилась бы. Сейчас это становится модным - возвращать отобранное когда-то. К сожалению, на месте моего дома - цековские хоромы о двенадцати этажах.