Как вернувшийся Данте
Шрифт:
Но (вопрошу ещё раз) – зайдёт ли речь столь далеко? И ещё раз отвечу: разумеется, нет; да и что нам с того? Нам сейчас интересны (местные) телодвижения, а не основания для них.
Рамзес III (местный и временный) бог – посетил свой гарем.
И вот – когда он выразил желание возлечь с именно с Тейе (очевидно, привороты и прочие манипуляции с фигурками дали определенный эффект: любая магия всегда была, есть и будет попытка манипуляции божеством посредством человеческих средств (здесь явно применили какой-либо приворот).
Женщина – поняла, что пришло время забрать
Более того – вполне женственно-механистическое (ущербно понятое): женщина рожает человека в смерть, а мужчина есть средство для оплодотворения и пропитания (что питать будут бессмертием – роли не играет); отсюда – некие предпосылки ошибочности замысла.
Применение магии – предполагало, что само убийство должен был совершить сын бога; но – его не было (да и – как мы уже говорили – быть не могло) в гареме фараона. Поэтому – самому убийству предшествовало ещё одно святотатство; впрочем – считать ли святотатством брак человека с собственной матерью?
Или – можно было и не считать?
Один из вовлеченных в заговор евнухов (а конкретно: человек, на коем лежала обязанность снабжения гарема всем необходимым – от пищи до прочего-прочего-прочего – и потому имевший свободу перемещения) пронес в помещения гарема еще одну магическую фигурку: ещё одного сына! Тем самым – кровосмесительный брак был обозначен.
Так они разделяли и властвовали: совокуплялась одна магическая сущность, а убивать предстояло другой – женственно-материальной: так – «убить отца и возлечь с матерью» (Зигмунд Фрейд); что тут добавить?
Впрочем – убавлять тоже нечего.
А что убивать предстояло непосредственно Тейе – так и это и есть власть женщины: отнять (поменять) сущности, перетечь (как человек Воды) – из природы в природу.
Наличие в мироздании псевдо-женщины (не-Лилит) предполагает, что псевдо-человек (не-Адам) захочет не единения и со-подчинения; но – именно насилия (магии). А что убивать предстояло непосредственно Тейе, так это и есть власть женщины: много слов (суета символов) и мало дела (всего лишь – царское тело убить).
Вот младшая царица и «взяла и убила»; но – лишь тело царя: когда фараон отвернулся (насыщенный ею, конечно), то ласковая женщина извлекла из складок покрывала лезвие и одним движением перерезала мужчине горло – после чего «который мужчина» перестал быть богом и умер почти что мгновенно.
А потом наступила расплата: то ли бог-фараон оказался слишком силён, то ли – магия женщины была слишком слаба (что, впрочем, одно и то же); но – фигурки фараонова сына на месте убийства оказалось явно недостаточно: сила бога не перетекла в Пентавера (ещё и поэтому – теперь он носит другое имя), и сын не смог вовремя поддержать мать.
Опочивальня царицы была обыскана, фигурка сына найдена, причастность его стала очевидна (а вина за непосредственное убийство с жены – снята, так-то); заговорщики были схвачены.
После чего – в дело вернулся сам убиенный фараон, который с небес
Речь идет о тексте, безусловно созданном, подобно папирусу Харриса, уже при Рамсесе IV, выступающем в роли исполнителя последней воли отца. Этот факт подтверждает гипотезу об успешно осуществленных намерениях заговорщиков; далее – «повелел я (то есть Рамсес III)…»
Впрочем – всё это уже сказано выше. И вот здесь уже – далее: когда сына царя осудили: решили «прину’дить к бессмертию» – а не так ли он сам захотел: принуди’ть себя стать богом; что сего его мать захотела – дело второе), вспоминается убийца Цыбин – который в Санкт-Ленинграде ожидает у лестницы, когда к нему снизойдёт (держась за перильца «душевной лествицы») его «Рамзес».
Ибо (разве я не упомнил? Простите, отвлёкся на метафизику) – Цыбин сейчас ожидают свою жертву (и только этим отличен от Пентавера – у санкт-ленинградца ещё есть ничтожная надежда; да – надежда, да-же у серийного душегуба).
Впрочем – об этом мне ещё предстоит рассказать (а потом ещё и пересказать, а потом ещё и ещё…), а пока же: ты (отцеубийца) хочешь быть – без смерти? Так получи!
Сына царя мумифицировали за-живо (не вынув ни желудка, ни мозга, основных компонентов человеческих хотений; человек, пожелавший отнять у народа Египта его воскресение (должное происходить благодаря воскресшему фараону-Осирису) не мог ожидать меньшего, и была в этом саркастическая (лютая и радостная) символика.
И когда это всё совершилось – лишь тогда вдруг мужчина (недоделанный нано-бог) опять и опять вспомнил о своей женщине.
Не о Лилит-Яне, а о Тейе – той самая «младшей царице», что захотела передать царство – ему (своему сыну); то есть – не какому-то «будущему» Цыбину, пока что загадочной (и загаданной мной) персоналии – которой ещё только предстоит быть полноценно явлену в этой истории; передать право быть Царём.
То право, передавать которое у неё самой – не было; но – женщина (такова её функция в миру) словно бы передаёт из смерти в жизнь и обратно; причём – словно бы ноту (находящуюся посреди альфы с омегой); причём – передавая другому звучанию (на более высоко или более низко озвученной орбите гаммы).
Женщина – передаёт (и предаёт) собой: и видимыми, и невидимыми сущностями-ипостасями от альфы до омеги (нотами до и си). А выше или ниже прозвучишь – так всё равно в смерть: нет человеку другого финала; а что Тейе была Пентаверу матерью – так в подобии божественного кровосмешения, якобы «сотворив» вне-телесный свой союз как мистический обряд соития половин мира.
У человеческих богов подобное небезызвестно – оба они попыталась (но – как фараоны со своими сестрами: во имя того, чтобы божественность не вышла за пределы родства) передать саму (ту самую восьмую или девятую) скрепляющую душу скрепу обожествления (но – не сияние логосов).