Как вернувшийся Данте
Шрифт:
Поэтому – (только) он! По прежнему! Не обращал себя – (воспалённой губой) на тот факт (из реки по имени Лета), как пьяный версификатор (ещё до небес не превознесенный и в преисподние не сброшенный) тщится оправдать своё будущее.
А (меж тем) – и от пьяного версификатора зависят судьбы мира. Всего мира. Тогда как Илья ищет – своего (ку)мира; согласитесь, что может быть незначительней пьяного поэта на мосту? Только его (или – ещё какого-никакого «артиста») убийца.
И вот – Илья-пророк уже перешёл мост, а человек и поэт – остался на мосту
Меж тем – реальность уже начала (или уже продолжала) стремительно изменяться и сдвигаться в области сна: на мосту между мирами поэт – исчез, зато – остался сын царя.
Илья-пророк (на некоторое время я перестану называть его псевдо-Илией – ведь ему действительно придётся сказать своё «Бог жив»») – продолжал погружаться в мир шеола; впрочем – при-видение руин универмага Илью ничуть не смутило (хотя – чем не символ останков Божьего Царства).
Илья-пророк проследовал дальше и дальше (мимо руин) – то есть свернув по набережной и от берега Леты (Обводного канала) далеко не отходя; Илья-пророк претендовал на роль взятого живым на небо (стремился стать целостным воплощением Адама – не «псевдо» а того, до евина яблока); тем самым – пред-отказываясь от кармы (само)убийцы.
Поэт (и серийный убийца смыслов – «очертив» словесно один, отказываешься от прочих) не смотрел ему в след – он был занят совсем другим делом: в нём обустраивался Пентавер (этим «именем без имени» я и самого поэта буду именовать в дальнейшем); если бы события происходили в августе девяносто первого, я бы счёл, что древний египетский отцеубийца явился в мой мир, чтобы до– бавлением своей сути в мир (за-ранее) предотвратить беловежскую подлость (тем самым – не воскресить СССР, а за-ранее уничтожить его смерть).
Но! Пожалуй, сейчас была осень девяносто третьего (не удивлюсь, если конец сентября); а если даже и не была сей-час та самая осень – кто сказал, что только весна повсеместна?
Итак – Илья-пророк пошёл к «своей» Первоженщине (не мог не пойти к началу: ведь этим он тоже говорит своё «Бог жив»); поэт и серийный душегуб (я уже говорил, что человек на мосту полагал себя версификатором смыслов – игрался буквицами, составляя их в речь) не смотрел ему в след (когда должен бы был душой – след в след – полагаться на его перво-свет); боги – тоже не последовали за Ильёю, зачем?
Нано-боги были (бы) на стороне древнего египтянина (убившего в себе Отца) – если бы он хоть что-то мог в новых реалиях; но – «новому» Пентаверу предстояло последовать за своим новым телом – поехать в столицу для некоей нынешней (тамошней) карьеры; что он мог?
А ничего (кроме воскрешения своего Египта – согласитесь, с православным и мусульманским, иудейским и буддийским СССР дело другое); хотя – не хотел поминать мумию Ульянова, дремлющую то ли в вавилонском зиккурате, то ли почти точной копии самой древней (из сохранившихся до наших дней) пирамиды.
Повторю: что он мог? И опять отвечу: а ничего сверх
Именно поэтому поездка версификатора-Пентавера в охваченную локальной гражданской войной столицу великой империи – это действо весьма значимое: кто знает, каким невидимыми силами определяются судьбы мира?
А что касаемо душегуба Цыбина (подстерегающего свою жертву на улице Казанской) – напомню: он таится во дворе дома – тоже перед входом в некий полуподвал (расположенную в цоколе квартиру-мастерскую некоего артиста); чем не аналогия с полуподвалом бандитской «Атлантиды» из первой части истории?
Что артист на улице Казанской – сам-один, а бандитов в «Атлантиде» (на Вознесенском проспекте) – много, роли никакой не играет: мы ведь говорим о мире логосов, о переплетении мертвечины бытия и живой Силы Творения – с этих позиций артист в своей мастерской значительно более «вооружен» (чем кто бы то ни был – из убийц тела).
Что псевдо-Илия (которого ещё можно считать псевдо-Адамом) выбрал для поисков женщины себе дорогу – среди убийц; так он (коли он – всё ещё человек) – и сам сыщет на себя вполне человеческую управу (среду своего воскресения).
Точнее – эту среду он (в первой части) уже отыскал.
И тогда же (тысячелетием раньше или столетием позже) – вспомнилось пседо-Илии, как пахли травы на поле Куликовом.
Только там (показалось ему) – не оставалось в людях ни толики подлости; показалось – (на мгновение – и не более) мир можно спасти.
Показалось – вот только что была в миру смерть; и сразу стало – никому и никогда (именно здесь и везде) не было и не будет никакой смерти.
Показалось – повсюду тишина и покой иного мира (завершённого – когда мир становится миром); показалось – и в душе, и во вселенной (ибо вселенная – вселить, пусть даже в ад) не осталось никакой гордости (зато – осталась пригодность), ибо – больше не было в ней ни гор, ни впадин.
Поле Куликово – как на нём победили?
А только так: Словом и Делом; где Дело – твоё хрупкое тело, а Слово – Второе Лицо Пресвятой Троицы. То Слово, чрез Которое все «начало быть», и без Которого «ничего не начало быть, что начало быть» (Ин.1:3) – это Божественная Ипостась, это Сам Бог, Его откровение в мир (Григорий Богослов).
«Тварный мир существует вне Бога, («не по месту, но по природе» – И.Д.), но логосами «засеяно» все пространство тварного мира. Таким образом, Бог сразу и «вне» и «внутри». Мир творится согласно логосам, но не сами логосы становятся тварными существами.
Нам незнаком такой тип взаимоотношений, аналогов ему в мире сем не существует. Блаж. Феофилакт Болгарский так выразил эту парадоксальность: «Слово, оставаясь тем, чем Оно было, стало тем, чем Оно не было».»
Божественные энергии Григория Паламы,
логосы Максима Исповедника
и их участие в Творении мира,
изложенное в современной научной терминологии.
Р.Б.Галина (Руссо)