Как воспитать ниндзю
Шрифт:
Тумбочка вопила, ругалась и выла дурным голосом, скача по ступенькам. Мы с Мари стояли на вершине лестницы и счастливо заворожено смотрели с удвоенным вниманием вниз. С счастливыми и по идиотски очень довольными собой лицами, как она кувыркается... Впрочем – я прислушалась к боевому инстинкту – Джекки ничего не грозило, кроме сильных синяков.
– Что вы делаете?
– Смотрим, – честно ответила я, втянув голову в плечи, но не отрывая взгляда.
– Тумбочка упала, – пожаловалась Мари.
– Там что, кто-то есть?!? – истерически воскликнул придворный.
–
– И вы плачете? – спохватился тот. – Не волнуйтесь, я сейчас вам достану, выну и даже вытреплю то, что там лежит... – сказал он, видя, что тумбочка упала в бак с водой.
– Приводнился, – удивленно сказала я.
– Слушай, – тихо шепнула мне Мари. – А дышать он чем там будет?
Я пожала плечами – какие-то идиотские вопросы, а я откуда знаю?
В это время из комнаты вылетела мама и с криком:
– Что вы изверги, с дитём сделали...
...Кинулась к тумбочке, помахивая ключом...
Вытянув – откуда только силы взялись, из помойного бака тумбочку, она вытащила оттуда Джекки за шкирку и, выкручивая, заплакала:
– Маленький мой, – запричитала она, – детенушка, они тебя убили? Две такие кобылы здоровые над маленьким мальчиком издеваются...
Джекки точно не выдержал такого издевательства и побежал прочь.
– Ну пони! – остановился в конце коридора весь мокрый и злой и пригрозил он кулаком маме, ибо нас с Мари там не было. – Я тебе устрою танцы под луной и с цветами!
Почему-то из-за того, что Джекки назвал меня пони, мне стало несказанно обидно, что и не говори. Я спряталась в ванне и снова заревела, разглядывая себя в зеркале. Лошадиная морда, мама все обманывала...
– Кошмар, она снова плачет, – сказала маме Мари.
Мама хладнокровно вскрыла замок ванны заколкой и сильно обняла меня, встряхнув.
– Я некрасивая, – я подняла на нее заплаканные глаза.
– Господи, тебе что, еще надо, чтоб они умирали от твоей красоты?! – не выдержала мама.
– Мне ничего не надо, я просто хочу, чтоб меня не называли “пони”...
– Ой, Лу! – ухмыльнулась мама. – Ты еще не то от мужа услышишь. Они здесь в Англии все помешаны на чистопородных конях и больше ничем не интересуются и все норовят назвать тебя лошадью...
– Лошадкою?
– Ну да, и кобылкою, – ласково погладила меня по головке мама. – Так что Джекки хотел сделать тебе величайший мужской комплимент...
– Нет! – я заревела еще больше, поняв, – тогда бы он назвал меня арабской кобылой, но не Пони! В-в устах всадника эт-то не комплимент!
– Может, ты скакала не слишком хорошо, – заметила из-за двери Мари...
– А может, он и не тебе грозил, – легкомысленно заметила мама. – Ведь тебя там не было, вернее сразу же не стало, а была только я...
– Нет! Все тут знают, кто тут Пони! – с отчаянными рыданьями воскликнула я.
Горе мое было слишком велико, чтоб его измерить. К тому же ощущение того, что я потеряла свою страховку и вообще мое приданное, так сказать, тот “капитал”, который позволял мне быть своей среди этих разодетых людей, а не приживалкой, порядочно давило на меня. Чисто психологически, ибо деньги всегда меня мало занимали...
Но мама, видимо, хорошо зная меня.
– А ну выкладывай! – резко разворачивая меня и крепко обнимая, сказала она. – Что еще у тебя на душе? Если б тебя волновал только Джекки, то ты б пошла и набила б ему мордочку, а не сидела бы сложа руки...
– Нич-чего, – твердо сказала я, трезвея, ибо мне было стыдно за свои корыстные мысли. – Ничего абсолютно...
С этим платьем у меня было связано столько надежд! Мне так мечталось, что, увидев меня в нем, меня кто-то полюбит по настоящему. И я буду настоящей золушкой и найду настоящего крепкого и прекрасного принца и военачальника, такого себе Бога Войны, что победит мое сердце... И вот все надежды рухнули безвозвратно... И почему-то было так тоскливо, хотя я понимала, что это чепуха и даже смеялась внутри над собой.
– Бери пример с Мари, она не огорчается, – сказала мама.
– Но Мари дочка! – вырвалось у меня, прежде чем я поняла, что выдала себя.
– Ты огорчилась из-за камня, – ахнула она. И догадалась: – Я подарила все твои детские сокровища!
– Ничего себе детское сокровище в полтора миллиона! – фыркнула Мари.
Я никогда не задумывалась над денежными вопросами и даже не думала копить и собирать сокровища отдельно от семьи, и всегда, не задумываясь, отдала бы все, что надо, для дела. Но естественно найденный камень был некой страховкой без всяких нехороших и дурных скрытых мыслей в моем двойственном положении, когда меня никто не хотел признавать дочерью официально, и я была то ли горничная, то ли неизвестно кто в семье... Это меня не трогало, ибо я ни от кого не зависела... Раньше...
Но мама поняла – она всегда понимала мои мысли.
– Вот, Господи, что ты надумала! Возомнила себя бедной, чужой и покинутой приживалкой! – сплеснула руками она. – Повешу отца на собственном галстуке, сколько раз я говорила ему, что надо удочерить тебя!
Я отвернулась, ибо это разбередило старую детскую рану.
– Лу! Дочка!!! – она заглянула мне в глаза, – ты часть семьи как Мари, и ты имеешь такое право на все, кроме майората отца, как и мы, – ласково, но твердо сказала она. – И вообще я дура... Сегодня же прикажу перевести на твое имя пятнадцать миллионов в разных банках и собственности как твое приданное, и отдать распоряжение, чтобы ты могла сама ими распоряжаться... И только ты сама, даже если выйдешь замуж! Давно надо было сделать это тебе и Мари, ведь вы уже взрослые! Чтоб не думали всякого!
Надо сказать, что в отличие от английских обычаев, где женщина не имеет права распоряжаться собственностью и деньгами без разрешения мужчины или мужа, у нас всем распоряжалась мама и Мари... И это было понятно – отца и любого из нас могли убить... Да и распоряжаться в его отсутствие приходилось всем именно им. Мама здесь правила. После меня.
– Я испорчу тебе платье слезами, – слегка отталкивая ее, с трудом сказала я.
– Ну-ну... – улыбаясь, сказала мама, не отпуская. – А я то думала, что же это ты делаешь?