Как воспитать ниндзю
Шрифт:
Я зевнула.
– Еще бы – танцевать непрерывно почти двое суток, – буркнула Мари, вытягиваясь надо мной, чтоб заглянуть в него. – Не знаю, захочу ли я когда-нибудь приехать на бал...
Мари отодвинула занавеску на окне и присвистнула.
– Что там!?! – я мгновенно села, оттолкнув ее и вскинув пистолет, отобранный у убийцы.
Внизу раздался восторженный рев.
Окно принца оказалось на первом этаже, выходящее на лужайку внутри замка, то есть в него, подтянувшись, мог заглянуть любой... Но хуже было не это, а то, что на лужайке лежали штук пятнадцать мужиков прямо под нами... Им явно не хватило
Поскольку я перегнулась и показалась в окне, освещенная луной, меня кто-то из них узнал, и это мигом облетело всех. Они крикнули мне – ура, Лу!
В проклятом широком окне было видно и то, что я сижу на кровати, и то, что зеваю, – все ясненько, где я сплю.
Мари рассердилась и потребовала мигом замолчать. И тогда они крикнули еще раз.
Я помахала им рукой. И задернула занавеску... Впрочем, тонкую тюль... Ибо Джекки, увидев кровь на занавеске, с дрожью сорвал их к черту...
– Хорошо хоть на окне тонкая решетка... – зевнула я. – Не полезут здесь... Но только идиот мог догадаться расположить свою комнату на первом этаже, где любой дурак ткнется в окно и может глядеть, и ткнуть мечом, и стрельнуть...
Дурак покраснел.
– Мама, все, я выключаюсь, – пробормотала я, завертываясь в одеяло. – Мы с Мари все поместимся на этой кровати, тут у Джекки может ночевать рота, она на три женщины... Не знаю, что он делал на этой перине...
– Выкинь их из комнаты и закрой дверь, – пробормотала Мари с закрытыми глазами, бухнувшись рядом и отбирая у меня одеяло, вернее забираясь ко мне прямо в туфельках...
– А где будет спать Джекки? – подозрительно спросила мама.
– Это его личный замок и личное дело, – пробормотала сквозь сон я.
– В конце концов, на лужайке английский газон, а он английский парень, – пробормотала Мари, проваливаясь в сон...
Я попала то ли в сладкий сон, то ли в будущее.
Это странный был сон...
Это странный был сон, я точно жила наяву... Я так и не поняла, темное или светлое я увидела, благодать или прелесть.
Это странный был сон, я точно бредила наяву...
Мне казалось, моя любовь заполняла мое сердце, подымалась выше, разгораясь в сердце и уносясь в небеса. И, казалось, пылала так неистово и сильно, что, мнилось, проливается из моих рук в его руки, когда он меня нес, в его сердце. И куда-то несли меня его волны теплоты, света и бесконечности, проникая и заполняя мое существо. Наши огни соединялись и сплетались, и в такт им почему-то любовью сплетались тела с бесконечной страстью.
Я стонала во сне от страсти с именем Вооргот.
И там же я восходила к Богу – все перепуталось в голове.
Но выше всего была чистая радость. И даже вечное безумство тела, вечная страсть на целое десятилетие, каким почему-то оказался брак в моем сне, не могло эту радость ни заглушить, ни повлиять. Было просто соединение тел в одну плоть, которое я ощущала как больший момент близости, и всегда устремлялась всем духом, душой, телом, всем навстречу ему в этот момент, пытаясь слиться с ним и без конца отдавая себя, сколько бы это не длилось. Эти моменты близости, а не страсть, были постоянно среди дня и ночи, и я непрерывно провоцировала их. Но это не могло повлиять на радость, ибо ничто не затрагивало сердце. Я ощущала эту глубокую близость в теле просто как особый вид объятий, каким бы образом я не соблазняла, а не нечто особенное, ведь и дети не целуются. Ведь в браке естественно, когда ласкают ноги десятками часов, и вы соединяетесь в целое ради близости. Пусть близость проявляется десятки раз и бесконечностью способов – это только близость, если нет извращений. И ничто не могло омрачить и заслонить радость в сердце, ибо тело было любовью, а все его действия были любовью. Я сама была любовью – от кончика сердца до кончика тела.
Я стонала во сне от любви с именем Вооргот.
Физиология переплеталась с любовью и умирала, сожженная в огне любви, становясь драгоценным камнем сердца. Это тоже был драгоценный камень сердца, просто не такой яркий и чистый.
Это был очень странный сон. Я жила чисто и без извращений, но создавала рай. Во сне я была раем для человека по имени Вооргот.
Я сияла даже телом.
«Два сосца мои – как двойни молодой серны, пасущейся между лилиями...»
«Возлюбленный мой принадлежит мне, а я ему; он пасется между лилиями...»
Все слоны были побиты.
Пусть не весь мир еще рай, но для своего любимого я создала рай своей любовью, и мое тело стало раем для него. Только бесконечная улыбка, радость и смех встречали его, когда он был дома – в мире и так много горя и проблем, чтоб еще свой дом превращать в ад. Это как тренировка в мастерстве или боевых искусствах – боль, пот, кровь и слезы, усталость, бесконечные разочарования, попытки и трагедии, но ты встаешь с улыбкой и пытаешься снова. Ты любишь свое мастерство, хотя лишь ничтожные искры радости сверкают в нем. Но учишься наслаждаться каждым мгновением тренировки и работы, каждым мгновением творчества. И однажды понимаешь – ты наслаждаешься творчеством, хотя на самом деле это пот, кровь и слезы. Но поверх всего в безумном напряжении воли и труда сердце поет. И ты учишься отдавать тренировке всю себя, все внимания, учишься сознательно забывать о времени.
Я стонала от безумия счастья с именем Вооргот.
Страстью каждого мгновения и каждого дыхания, манией, владыкою каждой крупицы души и тела стал во сне Вооргот. Как я пережила эту безумную страсть? Сердце ревело даже наяву.
Лишь с момента радости тренировке и творчеству начинается Мастер и непрерывное безостановочное восхождение к Богу Мастерства.
«На ложе моем ночью я искала того, кого любит душа моя, искала, и не нашла его...»
Я просто ревела, если не могла принести хоть чуть-чуть счастья, и сердце ревело потоком чувства.
Семья, брак и даже страсть – та же бесконечная страшно тяжелая работа и тренировка с редкими искрами радости. Чем безумнее напряжение преодоления, тем краше песня. Ты не можешь быть счастлива тренировкой самой по себе – там нет радости и счастья, но ты можешь быть счастлива каждое мгновение, и тем более – каждое мгновение любимой тренировки. И в страсти, и в любви, и в семье мне было легко – я обладала многими любимыми мастерствами – и от страсти, любви и семьи просто не ждала ничего другого, как от очередной тренировки, пусть жуткой любимой. А сделать «тренировку страсть», «тренировку семью» постоянной радостью, счастьем и любовью уже было легко.