Как всё ломалось
Шрифт:
48. Побег
Сон больше не впускает меня в свои владения, заставляя находиться в маленькой мрачной камере, наполненной только тишиной и холодом. Тонкое одеяло больше не спасает, и я не нахожу лучшего способа согреться, чем тренировки. Я отжимаюсь, а когда сил на это больше не хватает, я начинаю отрабатывать удары, словно атакуя невидимого противника. Это позволяет не только избавиться от навязчивого холода, который проворно пробирается прямо к моим костям, но и скоротать время.
Ко мне больше никто не приходит, и я окончательно теряюсь во времени. Когда упражняться больше нет ни сил, ни желания, в двери открывается небольшое окошко, которое не пропускает внутрь ни единого лучика света, и в полумраке я вижу небольшой поднос с едой. Я не голоден, но кто знает, когда мне ещё позволят перекусить, поэтому я поднимаюсь с кровати и подхожу ближе, садясь на корточки. Я пытаюсь нащупать рукой отверстие, но ничего не получается, словно его вообще не существует. Поверхность плотная и твёрдая без единого выступа.
Я беру поднос в руки и возвращаюсь обратно — бордовый свет, исходящий от плинтусов, уже надоедает. Он словно кровь, словно красная тряпка для быка, я бы предпочёл находиться в полной темноте.
Еда чуть тёплая и невкусная, а самое главное: совершенно несолёная. Это какая-то каша, хлеб и сухой недожаренный кусок мяса. В принципе, есть можно. В старой группе я и не таким питался, когда у отца задерживали зарплату.
Я съедаю всё медленно и неохотно — аппетита у меня совершенно нет, но я понимаю, что если придётся самостоятельно выбираться отсюда, то мне потребуются силы. Хочется пить после тренировок, но воды, увы, мне не предоставили. Когда выберусь отсюда, заставлю Лизбет пересмотреть политику нижнего уровня, потому что условия здесь действительно невыносимые.
Тарелка пустеет, и я отношу поднос обратно к двери, после чего возвращаюсь к кровати и падаю на неё, шумно вздыхая. Холода я уже не чувствую. То ли привык, то ли моё тело ещё не остыло после упражнений.
Чувствую себя запертым в клетке диким зверем, который жаждет вырваться на свободу и разорвать в клочья своих обидчиков.
Неведение напрягает — время превращается в водоворот невыносимых мыслей и догадок, переполняющих мою голову, и я совершенно теряюсь в нём, не в силах найти путь назад. Ориентироваться я могу только по редким появлениям еды, которую мне приносят охранники нижнего уровня. С того момента, как я оказался в камере, меня кормили восемь раз. Если предположить, что в сутки мне приносили три порции, то в заключении я нахожусь уже третий день, а, может быть, даже больше.
Тренировки — это единственно, что не позволяет мне сойти с ума. Тело липкое от пота — это доставляет дискомфорт и нервирует, но упражняться я не прекращаю. Чем дольше я здесь нахожусь, тем безвыходной кажется мне ситуация.
Свет в очередной раз неожиданно наполняет камеру — я в это время насчитываю сто двадцать третий раз своих отжиманий от пола. Дыхание сбившееся, пот стекает по лицу, мышцы приятно ноют. Мне приходится зажмуриться — я падаю на локти и упираюсь в каменный пол коленом, чтобы прийти в себя от неожиданности. Я слышу, как открывается дверь, но глаз не открываю. В камеру кто-то заходит — я сажусь на полу и закрываю ладонями лицо, чтобы избавиться от боли в глазах.
— Здравствуй, Кэйл, — голос незнакомый.
Мне хочется разлепить веки, но я слишком долго находился в темноте. Лучше бы я в ней и оставался. Мне требуется время, чтобы привыкнуть к свету — я прищуриваюсь и, всё ещё прикрыв лицо от света рукой, смотрю сквозь пальцы на гостя. Всё расплывается, но я всё-таки могу различить его светлые волосы и татуировку на шее.
— Извини за свет, это стандартная процедура, — по голосу я могу предположить, что этот человек гораздо старше меня. Возможно, ему за сорок. И я точно его не знаю. Хотя…
— Кто Вы? — я протираю глаза, затем моргаю, а потом, когда становится гораздо легче, снова поднимаю голову, на этот раз распахивая глаза и устремляя на незнакомца подозрительный взгляд.
Всё продолжает немного расплываться, но это не мешает мне разглядеть лицо этого человека. У него зелёные глаза и морщины в уголках век и рта, словно он часто смеётся или улыбается.
— Меня зовут Пол, — мужчина стоит возле двери — его плечи опущены, а руки спрятаны в карманах. На груди у него цифра «1». Я только сейчас понимаю, что это Капитан первого отряда, — его я видел на собраниях. Странно, я не узнал его голос.
— Вы же, — я вздыхаю, с трудом поднимаясь на ноги. Чувствую в коленях дрожь после тренировки, но не присаживаюсь на кровать.
Мы стоим друг напротив друга и смотрим глаза в глаза. Почему Капитан первого отряда пришёл проверить меня? Почему не Широ или Лизбет? Или Эрен, в конце-то концов? Что-то здесь не так.
— Я знал Ален, — мне кажется, что я вижу на губах мужчины незаметную улыбку, и от этого мне становится не по себе.
— Ален? — я сначала не понимаю, о ком идёт речь, а потом в голове всплывает образ моей матери.
— Она была очень любопытной, когда жила в этой группе, — Пол тщательно выбирает слова. — Её интересовали многие вещи, и мне это нравилось, — я чувствую, что мужчина пытается что-то сказать мне, но я никогда не был мастером читать между строк. — Жаль, что потом ей пришлось отправиться в Гордость. Моё сердце было разбито. Правда, оно было разбито ещё задолго до ухода Ален, но это не важно, — Пол начинает тараторить, но потом останавливается. — Ты совсем не похож на неё. Скорее на своего отца. Такой же помешанный на тренировках и на мнении окружающих.
— Я не помешан на мнении окружающих, — возмущаюсь я. — И мой отец не такой.
— Да? — Пол улыбается, и я чувствую в его голосе иронию, которая начинает раздражать.
Да что он вообще знает о моём отце? Папа извивался на работе как мог, лишь бы у меня было всё, что я хотел. Чёрт…
— Не суть, — Капитан немного прищуривается, и это начинает выводить меня ещё больше. Он опускает голову и смотрит себе под ноги. — Я хотел сказать, что ты можешь мне доверять.
Я поджимаю губы. Сейчас он начнёт меня расспрашивать о том, что произошло, надеясь, что я признаюсь в убийстве Капитанов и Лейтенанта лишь из-за того, что он знал моих родителей, но чёрта с два! Я не такой дурак.