Как я был вундеркиндом
Шрифт:
— А мой потолок? — спросил я, не очень понимая, что такое «потолок». То есть, что такое потолок, я прекрасно знал — внизу пол, вверху — потолок. Но что хотел сказать А-квадрат, я не понимал.
— Твой потолок мне известен, — А-квадрат поднял руку на уровне моего роста. — Мне известно, сколько ты знаешь. Давай лучше пить кофе.
— Я кофе не пью, — сказал я. — Только чай.
— Надо говорить: я чайник, а не кофейник, — объяснил А-квадрат. — Если хочешь стать великим физиком, придётся
— А я не хочу быть великим физиком, — вздохнул я. — Это бабушка хочет…
— Если бабушка хочет, это хуже…
А-квадрат достал с полки толстую книгу в тёмно-зелёном переплёте.
— Полистай, пока я сварю кофе. Только гляди, — А-квадрат нахмурил брови, — порвёшь страницу — оторву ухо.
Я в испуге схватился за уши, пока они были ещё целы.
— Где же я столько ухов наберу?
Кандидат расхохотался:
— А у тебя и вправду математические способности — до двух считаешь без запинки. А вот в грамматике не силён — «ушей» надо говорить, а не «ухов».
А-квадрат пошёл на кухню варить кофе, а я уткнулся в книгу. Там была уйма картинок, и на каждой — птица. Таких диковинных птиц я никогда не видел. Да что я, дошкольник какой-нибудь, чтобы рвать такую замечательную книгу?
Пришёл А-квадрат, и мы с ним пили кофе — он чёрный, а я — с молоком.
— Вы не боитесь, что они подскажут друг другу?.. — показал я на закрытую дверь, за которой гудели голоса.
— Пусть подсказывают, я всё равно узнаю.
Кандидат отхлебнул глоток горячего и чёрного, как тушь, кофе и покосился на секундомер.
— Пора проверить, чем набиты головы у сих юношей и девушек.
Я направился следом за А-квадратом в соседнюю комнату. При появлении учителя ребята встали, как в школе. А-квадрат махнул рукой, чтобы садились.
— Подпишите каждый свою работу. Сева, будь другом, собери листки.
Я обошёл вокруг стола, собирая листки. Последним отдал свою работу тот самый мальчишка, который обозвал меня «вундеркиндом». Его листок я положил сверху, и потому с ним первым познакомился А-квадрат.
— Кто Кирилл Михайлов?
— Я, — поднялся мой обидчик.
— Почему не окончил?
— Такие задачи мне и во сне не снились, — развёл мальчишка руками, ожидая, наверное, что ребята засмеются. Но те молчали и глядели на А-квадрата.
— Какой класс? — спросил тот.
— Десятый.
— Ясно, — жёстко произнёс А-квадрат. — Математик разговорного жанра.
Теперь ребята засмеялись, но уже над Кириллом. Я тоже радовался, что мой обидчик посрамлён.
А-квадрат брал листок, пробегал по нему глазами, называл фамилию, задавал вопросы ребятам.
— Понятно, — произнёс А-квадрат, познакомившись со всеми работами. — Будем заниматься. Следующая наша встреча — послезавтра в три часа. Старостой у нас будет сей молодой человек, — А-квадрат показал на меня. — В моё отсутствие слушаться его, как меня, и даже больше.
Вот так я стал вундеркиндом. А случилось это больше года назад.
У ВУНДЕРКИНДА НЕ БЫВАЕТ СОБАКИ
Дни шли. Дни бежали. Дни мчались за днями, а я никак не мог встретиться с Гришей и узнать у него, что он такое высмотрел в бинокль.
Но однажды, когда я, пообедав у бабушки, сидел за уроками, позвонил Лев Семёнович. Трубку взял я. Справившись сперва о здоровье бабушки, дедушки, мамы и папы, а также о моём, Лев Семёнович сообщил, что сам он заболел, простыл, у него ангина с высокой температурой, но тем не менее он готов провести со мной урок, потому что привык выполнять заключённые договора. И лишь из соображений безопасности дорогого юного друга, так как всем известно, что ангина чрезвычайно заразная болезнь, он, Лев Семёнович, вынужден отказаться от сегодняшних занятий.
Я пожелал учителю скорейшего выздоровления и передал трубку бабушке, сообщив, что Лев Семёнович заболел.
Бабушка сказала Льву Семёновичу, что, само собой, ни о каком занятии не может быть и речи, что никакой жертвы она не примет, что надо ему, Льву Семёновичу, додумать о своём здоровье, и поэтому надо как следует вылежать и ни в коем случае не торопиться вставать.
А я понял одно, что в моём распоряжении два часа, что в эти два часа я волен делать всё, что захочу. Но я совсем забыл о бабушке.
— В его возрасте болеть нежелательно, — задумчиво проговорила бабушка, окончив разговор. — Да, а что же мне с тобой делать? Я уже собралась в химчистку…
— Ну и иди, — сказал я. — А я поеду домой и оттуда уже к Валентине Михайловне…
— А что ты будешь дома делать?
Бабушка не могла представить, что я стану делать один. У меня будет целых два часа свободного времени, и все эти два часа я ничем не буду занят. Раньше у меня каждая минута, да что там — каждая секунда была расписана, а тут целых два часа — подумать только, сто двадцать минут — я буду предоставлен сам себе.
— Ты не волнуйся, — успокаивал я бабушку, потому что вдруг понял: если сию минуту не придумаю чего-нибудь, то не видать мне этих двух часов свободного времени как своих ушей. — Ничего со мной не случится.
— Ну, а чем ты всё-таки займёшься? — допытывалась бабушка.
— Погуляю, — только и мог придумать я.
Бабушке такая неопределённость пришлась не по душе.
— Нет, это меня не устраивает, — решительно покачала она головой.