Как я был вундеркиндом
Шрифт:
— Алик, — представился академик и тут же поправился: — Александр Иванович. Заходите, пожалуйста, — без большой охоты, как мне показалось, он пригласил нас к себе.
И со злостью глянув на сверкающую табличку, он с вызовом кому-то крикнул:
— Сегодня же я её сдеру…
Мы прошли в большую комнату, где стояли телевизор и пианино, и уселись
— Я хотела узнать, — сказала бабушка, — не мешает ли мой внук вам работать? Он проводит у меня почти весь день…
— Нисколько, — быстро произнёс парень. — Когда я работаю, то ничего не слышу и не вижу…
Он с тоской поглядел на приоткрытую дверь, которая вела в другую комнату. Я скосил глаза и увидел вдоль стены книги — от пола до потолка. Книги все были толстые, большие, в тёмно-синих или совершенно чёрных обложках. Всё понятно, книги не для детей.
И я вдруг понял, что академику совсем не хочется разводить тары-бары ни с бабушкой, ни со мной, а хочется засесть у полки с толстыми и умными книгами и совершить великое открытие. До меня это сразу дошло, а бабушка ни о чём не догадывалась. Усевшись поудобнее, она стала расспрашивать молодого академика, как ему удалось стать знаменитым.
— Бабушка, — перебил я, — пошли домой, мне уроки делать надо — столько задали…
— Успеешь, — отмахнулась от меня бабушка и впилась глазами в молодого академика.
Тот вздохнул: делать нечего — придётся рассказывать, и извиняющимся голосом, будто оправдываясь, поведал свою историю.
Оказывается, у него рано прорезались математические способности. Уже во втором классе он запросто щёлкал задачки, над которыми пыхтели пятиклассники. А в пятом классе он заткнул за пояс девятиклассников. На него обратили внимание, и он стал учиться в математической школе при университете.
— В школе для особо одарённых детей, — поправила бабушка, любившая точность.
— Что-то вроде этого, — поморщился академик.
— Простите, — спросила бабушка напрямик, — а за что вы получили такое высокое звание?
— Я решил одну задачу, — ответил академик.
— Всего одну? — удивилась бабушка.
— Всего одну, — подтвердил академик. — Но дело в том, что двести лет никто её не мог решить.
Наступило молчание. Бабушка переваривала услышанное. Я тоже думал. Двести лет школьники получали двойки, потому что не могли решить одну задачку. Несчастные ребята страдали ни за что ни про что. А какая это задача? Наверное, про бассейн и про трубы, из которых вода выливается и наливается? Мне про эту задачку рассказывал Серёжа, двоюродный брат, пятиклассник. Я так прямо и спросил у академика, та ли это задача или нет?
— Нет, — улыбнулся академик. — Я решил другую задачу. А с бассейном и трубами так до сих пор никто и не может справиться…
Академик снова поглядел на ту приоткрытую дверь, а потом, спохватившись, предложил:
— Может, чайку попьём? Я сейчас поставлю.
Я понял, что надо спасать академика, а заодно всех мальчишек и девчонок. Если мы с бабушкой просидим ещё полчаса, академик не успеет сегодня решить задачу про бассейн и трубы, и тогда сколько двоек получат бедные мальчишки и девчонки!
— Бабушка! — воскликнул я, когда академик встал, чтобы бежать на кухню. — Бабушка, а ты не забыла выключить газ?
Бабушка растерянно замигала.
— Не помню, честное слово, не помню, — бабушка встала. — Вы извините, пожалуйста, мы оторвали вас от науки.
— Ну что вы, очень приятно было познакомиться, — обрадовался академик и подмигнул мне: мол, спасибо, друг, что выручил.
Дома, конечно, газ был выключен. Бабушка перед уходом сто раз проверяла, правильно ли закрыты конфорки.
— Боже, сколько потеряно времени! — воскликнула бабушка и ощупала мою голову, словно я заболел.
Хотя по её воспалённым глазам я понял, что заболела она. Но тогда я ещё не знал, насколько серьёзна её болезнь и насколько она опасна для меня.
КАК Я СТАЛ ВУНДЕРКИНДОМ
Моя бабушка долго не признавалась, что она бабушка. Не подумайте, что она не обрадовалась, когда я родился. Нет, бабушка очень обрадовалась и принесла мне в подарок огромного плюшевого мишку с чёрными пуговицами-глазами, которые смотрели кто куда. Взглянув на зверя, я, по воспоминаниям очевидцев, отчаянно заревел. Тогда медведя убрали в кладовку, чтобы он не расстраивал ребёнка, то есть меня.
Как я теперь понимаю, бабушка обиделась на моих родителей. Какая же она бабушка, если у неё нет ни одного седого волоса?
Бабушка изредка приходила, чтобы повозить меня в коляске, а растили меня родители. И это, по их словам, отняло у них столько сил, что я уже не мог мечтать не только о маленьком братике, но даже о крошечной плаксе сестричке.
Но когда мне стукнуло семь лет, бабушке ужасно захотелось стать бабушкой. Я пошёл в школу, а бабушка пошла на пенсию.
И оказалось, что у меня совершенно нет времени — в школе сидишь четыре часа, а потом столько же учишь уроки. У бабушки получилось наоборот — у неё оказалась уйма свободного времени.
Каждый день из школы она забирала меня к себе. У неё я обедал и под присмотром бабушки или дедушки готовил уроки.
Честно говоря, я любил делать уроки, когда за мной следил дедушка. Он не придирался даже тогда, когда я ставил кляксы.
А бабушка ничего не спускала мне. Некоторые упражнения я переписывал по десять раз.
И бабушка добилась своего. В нашем втором «А» было пять круглых отличников — четыре девчонки и я.
Но бабушке было этого мало. Время от времени в нашем доме заговаривали о том, что хорошо бы ребёнка отдать в музыкальную школу, а то вон соседская Катя с утра до вечера барабанит на пианино, нет от неё никакого житья. А наш такой одарённый — это по лицу видно — никуда не пристроен. Ребёнок, то есть я, замирал. Потому что не было у меня никакой охоты играть на пианино. Но страхи оказывались напрасными. Поговорив, бабушка и родители на другой день забывали о своих намерениях.