Как я ловил диких зверей
Шрифт:
Никому не позволялось подходить даже к забору, которым мы обнесли навес. Пленнице давали кипяченую воду, но еды пока не давали. Этому я выучился с моими зверями: если сразу дать пойманному животному пищу, то в девяти случаях из десяти оно будет отказываться от еды, капризничать и скучать. Но если ему дать хорошенько проголодаться и тогда накормить, оно будет есть и сразу повеселеет. В скором времени наша пленница привыкла к своему старому сторожу и даже привязалась к нему. Она перестала сердиться. Но она никогда не была так весела, как другие породы обезьян, попавшие в неволю.
Позднее я поместил в соседнюю с ней клетку небольшого орангутанга, пойманного
Если охотник идет с ружьем и, завидев оранга, выстрелит в него, то больше он уже ни одного оранга не увидит. После хотя бы одного выстрела их не найти. Они словно по волшебству исчезают в джунглях. Но моя тихая работа их не пугала. И мне случалось их видеть группами — по восемь, десять, даже по двадцать штук; пока мы не поймали молодого оранга, о котором упоминал, я не разделял уверенности туземцев, что оранги — опасные звери, даже когда на них не нападают. Мне предстояло еще многому научиться.
В этот день мы отправились из кампонга в количестве шестнадцати человек. Надо было осмотреть много ловушек, и мы разделились на группы. Омар и еще шесть человек пошли со мной. Мы миновали две пустых ловушки. В третьей оказался хорошей величины самец. Как раз когда мы стали спускать клетку наземь, мы услыхали крики о помощи. Двое туземцев прибежали к нам и, задыхаясь, объяснили что-то; я не понимал их взволнованных слов. Они были в крови и изранены, так как кинулись напролом через чащу джунглей, не обращая внимания на колючки и шипы. Я уловил имена Юсупа и Абдула. Омар перевел мне их слова: Юсуп и Абдул были убиты.
Старейшина ударил тревогу, выкрикивая странные слова, кончавшиеся чем-то вроде воинственного клича даяков: это означало, что он сзывает всех, кто услышит.
Тем временем, немного отдышавшись, прибежавшие стали рассказывать на своем резком даякском наречии, а Омар переводил мне на малайский язык. Оказалось, что их группа с Юсупом во главе напала на занятую ловушку. Юсуп быстро взобрался на дерево. Он заглянул в щели и крикнул вниз, что оранг попался совсем молодой. Потом начал своим парангом разрезать ратан, державший клетку. Раньше, чем остальные успели влезть к нему на дерево, мать пойманного детеныша, прятавшаяся в верхних ветках, кинулась на него и вонзила острые зубы ему в плечо.
Он схватился за клетку, которая свалилась вниз, увлекая его и самку оранга в своем падении. Юсуп ударился головой о землю, а клеткой придавило его тело. Товарищи поспешили к нему на помощь, с криками они вонзили свои копья в самку оранга. Абдул стоял под деревом. Совершенно неожиданно, без какого бы то ни было крика или звука, на несчастного спрыгнул огромный самец-орангутанг и свалил его на землю, прокусив ему горло, и затем, сдавив огромными лапами голову, убил его.
Оставшиеся в живых думали, что джунгли полны орангутангами. Однако, несмотря на страх и утомление, они отправились с нами на место катастрофы. Омар шел во главе. Я за ним с ружьем наготове.
Внезапно старейшина остановился и указал вперед. Я увидел картину, которую никогда не забуду. Под клеткой, упавшей дверцей вниз, лежало бездыханное тело Юсупа. Раненая самка трясла перекладины клетки и старалась высвободить своего детеныша. Самец скакал по трупу Абдула. Он схватил лапой густые волосы даяка и приподнял его голову с земли. Я прицелился и уложил его на месте. Раньше чем я успел прицелиться в самку, она сама упала и издохла от ран. Мы починили ловушку, которая была сильно повреждена, и взяли детеныша орангутанга с собой. Убитых Юсупа и Абдула мы на носилках донесли до окраины джунглей. Там, по моему совету, и схоронили их, зарыв глубоко в землю.
Это двойное несчастье переполнило меня чувством невольной вины. Юсуп совершенно не берегся. Он взобрался на дерево, даже не посмотрев, нет ли поблизости других орангутангов.
Но ведь он исполнял поручение белого человека, а белый человек был волшебник… Юсуп встретил свою смерть потому, что слишком верил в мое могущество; эта вера возникла в нем, боюсь, благодаря чуду с красными и зелеными огнями.
Глава восьмая
ИСТОРИЯ ПИРАТА
Пока я ожидал в кампонге окончания изготовления моих ловушек, я заметил там одного туземца со шрамами на лице, который держался как-то в стороне от других. Омар рассказал мне, что его зовут Кассин и он болен странной, очевидно, нервной болезнью, которая выражается в потере власти над собой. Например, если при нем произносилось определенное слово, это заставляло его вскакивать и кричать, или же, если вдруг кто-нибудь громко вскрикивал и делал вид, что начинает драться, больной немедленно издавал такое же восклицание, начинал избивать всех окружающих и не мог никак остановиться, пока не пройдет припадок. Когда припадок кончался и Кассин приходил в себя, он начинал горько упрекать шутника, вызвавшего этот приступ.
Омар засмеялся, когда я спросил у него, откуда у старика такие шрамы. Он сказал: «Кассин не из нашего кампонга. Он с севера. Он из «племени пиратов» или, вернее, его остатков. А когда-то это были самые жестокие, наводившие ужас по всему побережью Борнео пираты».
Он позвал Кассина и приказал ему рассказать туану, как он был пиратом под предводительством раджи Сэида Рахмана и каким образом раджу и его пиратов уничтожили. Беззубый рот Кассина расплылся в улыбке и его единственный глаз засверкал, когда старик уселся перед нами на корточки, чтобы рассказать свою историю. Другие туземцы столпились вокруг нас. Даже женщины и ребятишки бродили поблизости, надеясь услышать, как Кассин будет рассказывать о своих пиратских и разбойничьих днях. Потому что они — сущие дети в своем суеверии и поклонении героям — считали Кассина заклинателем, не боящимся никакого ханту (духа). Кроме того, сами они были уроженцы джунглей, редко попадали на берег моря и страшно любили рассказы о морских приключениях.
— Кассин, — сказал Омар, — расскажи, в какой части Борнео был ваш кампонг, сколько народу было у вашего раджи, сколько морских судов, и что вы делали, когда нападали на какой-нибудь корабль и брали в плен матросов. И про сухопутные набеги… Про все ты расскажи туану, что вспомнишь.
Кассин кивнул головой, приговаривая:
— Би, туан, би! (Хорошо!) — Потом он положил в рот «сери» и начал свою историю. Я хотел бы передать ее его словами: рассказ был полон картинных выражений; эти люди видят вещи по-своему и выражают их тоже своеобразно. Но после стольких лет я могу только пересказать содержание его рассказа.