Как я ловил диких зверей

Восемнадцать лет жизни я провел на Малаккском полуострове, ловя диких зверей; возвратясь в Америку, я написал книгу о моих приключениях. Я получил много писем от читателей со всевозможными вопросами: «Какое животное может считаться самым сильным в мире?», «Каковы размеры грудной клетки у большого орангутанга?»,

«Может ли орангутанг победить слона?» Мне писали врачи, интересовавшиеся причинами и историей обычной в джунглях лихорадки, которой я переболел. Дрессировщик слонов просил у меня сведения о способах дрессировки.

У меня было много дел. Я отправил в Сиднейский зоологический сад целый корабль диких зверей. Но мне очень хотелось раздобыть носорога и нескольких тигров и леопардов, в которых нуждался Гамбургский зоосад Гагенбека. Я решил опять поехать в Тренгану [1] , изобиловавшую дикими зверями.

Прибыв в куалу (столицу) Тренганы, я сразу направился к знакомому султану. Он был очень рад мне, потому что я привез ему подарок — фонограф. Фонограф необычайно занял его. Он уже успел создать должность «мастера музыки», чтобы управляться с шарманкой (снабженной барабаном, цимбалами и другими усовершенствованиями), которую я ему привез в прошлый свой приезд. Султан призвал «мастера музыки» и приказал ему заставить фонограф играть на расстоянии. «Мастер» дрожал от страха при виде нового таинственного, как духи, существа, воспроизводившего человеческий голос. Султан, однако, не боялся ничего и очень забавлялся страхом своих приближенных. Банджо и оркестр их положительно пугали. Зато смех им очень понравился. Женщины, впрочем, были от всего в восторге.

Я сказал султану, что хочу ехать в глубь страны — попытаться половить зверей. Он пожелал удачи и предложил мне своих людей.

После пятидневного пути вверх по реке Тренгане мы достигли последнего кампонга (становища) на северо-западе. Дальше не проникал ни один туземец. Там лежала Букит-Ханта — Гора Духов. О ней шла дурная слава. Я давно стремился в эти края, потому что, по рассказам туземцев, они изобилуют дикими зверями. Но туземцы говорили, что там водятся духи. Тот, кто отважится подняться на эту гору, или будет съеден тигром, или — что еще хуже — будет превращен в тигра…

Когда я начал расспрашивать о дороге на гору, я наткнулся на непроницаемую стену молчания. О Горе Духов даже говорить не полагалось. Я решил бороться с суеверием тем же оружием, то есть с помощью суеверия же, и рассказал всей деревне, что я — пауанг (заклинатель духов). Уверив туземцев, что с самого дня рождения меня никогда не преследовал ни один злой дух и пообещав им защиту и безопасность, я попросил их только дойти со мной до подножия горы и взялся достать проводников из племени сакаев, живших поблизости в джунглях, и говорил так уверенно, что убедил туземцев. В конце концов мне удалось собрать достаточное число мужчин, пожелавших пойти со мной. Я решил подняться на Гору Духов, если только это вообще возможно человеку, в надежде найти какую-нибудь реку, текущую оттуда к морю. Ведь я находился в глубине страны, и, если мне удастся поймать каких-нибудь зверей, мне необходимо будет найти средства доставки.

Мы дошли до ближайшего кампонга и застали его пенгхулю (старейшину) в состоянии сильнейшего смятения. Его окружали плакавшие и кричавшие женщины и дети. Он метался из стороны в сторону, тщетно приказывая: «Тише!.. Тише!..»

Мне он крикнул: «Беда, беда, туан (господин)! Ох, какая беда!..»

Я спросил у него, в чем дело. Его ответ удивил бы меня, если бы я не знал так хорошо обычаев этих краев. Оказалось, только что был страшный бой за обладание деревом дюриан [2] , в диком виде росшем в джунглях. Туземцы готовы на любой подвиг, на любую жертву, чтобы только добыть необыкновенные плоды этого дерева. В побоище было убито четверо мужчин и одна женщина, а двое мужчин и одна женщина тяжело ранены. Убитых только что похоронили. Теперь старейшине предстояло отправиться в куалу и донести обо всем случившемся султану. В данную минуту он собирался отправить раненых в столицу, чтобы там заключить их в тюрьму. Они лежали тут же на грубых носилках; состояние их казалось мне безнадежным. Я уверен был, что они не вынесут дороги и умрут раньше, чем прибудут в куалу. Я так и сказал старейшине, но он отвечал, что ему нет дела до страданий раненых. Если они умрут по дороге, значит, такова воля Аллаха. Но они должны быть в куале, все равно, живые или мертвые, иначе султан накажет его. Как старейшина он за все отвечает.

Отчаянные битвы за обладание дюриановыми деревьями случаются там постоянно. Если такое дерево попадается на пограничной линии, то бывает, что целые племена истребляют друг друга в борьбе за захват его.

Плод этого дерева видом и размером немного напоминает ананас. Он заключен в зеленую кожуру, утыканную твердыми колючими шипами. Хотя кожура очень плотная, но режется или отрывается легко. Сам плод внутри делится на пять-шесть долей, вроде апельсина. К сожалению, никто не может попробовать этого плода, не побывав в джунглях: он портится слишком быстро, и вывозить его невозможно. Дерево, на котором плоды растут, похоже на наши вязы, только кора у него глаже; оно достигает шестидесяти — семидесяти футов вышины. Созревая, плоды сами падают на землю, так что туземцам не надо взбираться за ними на дерево. Когда приближается пора созревания, туземцы строят шалаши вокруг дерева и ждут. При этом они очень остерегаются, чтобы плоды, падая, не задели людей, так как острые шипы дюриана причиняют опасные, кровавые раны.

У этих плодов необыкновенный вкус и запах. Когда везут повозку с дюрианами, запах слышен задолго до того, как она появится в виду. Для европейца запах отвратителен. Мне он был так противен, что я только на восьмой год моего пребывания на Малаккском полуострове отважился попробовать его. Туземцы уговаривали меня:

— Попробуй… хорошо… станет жарко.

Но стоило мне понюхать, как я отворачивал голову. В первый раз, когда я решился его попробовать, то проделал это с величайшей осторожностью, заткнув нос. Группа туземцев собралась вокруг меня, им очень хотелось, чтобы мне понравилось их любимое лакомство, и они смеялись над моими гримасами. Первый глоток показался мне сомнительным; после второго я подумал, что, может быть, это и вкусно; после третьего я понял, что это очень вкусно. Мякоть плода напоминает по мягкости крем; если растереть мякоть банана, смешать с равным количеством густых сливок, прибавить немного шоколаду и сильно сдобрить… чесноком, то получится смесь, напоминающая дюриан. В то же время запах чрезвычайно тонок и вместе с тем силен; до моего отъезда я прямо-таки пристрастился к дюриану; и вот сейчас, когда я пишу о нем, мне нестерпимо хочется тут же, сейчас же, съесть спелый дюриан.

В разгаре лета и люди и животные чувствуют такую потребность в плодах дюриана, что доходят прямо до какого-то исступления.

Как зверолову, дюриан мне служил очень хорошую службу: где он растет, там и место для охотничьей западни; ни один зверь, по-видимому, не в силах противостоять искушению его запаха. Слон катает плод по земле, пока не притупятся все его острые шипы, затем разрывает плод, осторожно наступив на него, и съедает сперва мякоть, а потом и самую кожуру. Носорог, тапир, дикий кабан, буйвол и лань топчут его, пока он не треснет. Медведь же, тигр, леопард и меньшие звери кошачьей породы раздирают плоды своими острыми когтями.

Очень забавно наблюдать, как справляется с дюрианом маленькая обезьяна. Обезьянам, конечно, не нужно ждать, когда плод упадет на землю, и часто случается, что малютка-обезьяна ухватит не совсем созревший плод и сорвет его с ветки. Но тут встает вопрос: как очистить его? Нужна всего-навсего маленькая трещинка, чтобы обезьяне только просунуть в нее палец, и тогда кожура порвется. Обезьяна взбирается по ветвям наверх, бросает плод на землю и кидается за ним вслед. Но может случиться, что другой, находящийся под деревом зверек схватывает добычу и уносит, пока обезьяна еще не успела спрыгнуть с дерева. Тогда ее крики раздаются на все пространство джунглей. Крик, гам и ссоры обезьян часто помогают найти дюриановое дерево.

Один кампонг, где я остановился, имел редкое счастье — насчитывал в своем владении целых четыре дюриановых дерева. Он был обнесен высокой оградой из бамбука, оплетенного тростником и усаженного длинными острыми зубцами. Это делало частокол недоступным для ланей и диких кабанов, которыми изобиловала местность. Я как-то застрелил там восемнадцать кабанов в течение одного часа.

Но никакие ограды не защищали от птиц и обезьян, и необходимо было что-нибудь придумать, иначе не осталось бы ни одного дюриана. То, чего не могли достигнуть никакие шипы и острия, достигалось шумом. Туземцы остроумно устроили огромные трещотки из бамбука. Полый внутри ствол бамбука крепился к ветви дюрианового дерева, а второй висел свободно, но так, что, если резко дернуть за веревку, второй бамбук ударялся о первый и производил оглушительный шум. Одним из моих любимых развлечений было наблюдать за детьми, которые усаживались с раннего утра группами, по семь-восемь человек, под каждым деревом и по очереди дергали за веревку. На вид это была простая детская игра, но действие ее на обезьян и птиц было неотразимым и вызывало у них панику. Позже, днем, когда солнце было в зените и жара невыносимой, обезьяны и птицы переставали искать корм и дети мирно засыпали.