Шрифт:
Фрэнсис Брет Гарт
КАК Я ПОПАЛ НА ПРИИСКИ
Я прожил в Калифорнии два года, совсем не думая о приисках, — мое приобщение к профессии золотоискателя было отчасти вынужденным. Маленькая школа в пионерском поселке, в которой я был весьма юным и, боюсь, не слишком компетентным учителем, получала лишь ограниченную субсидию от штата. Основную часть ее расходов оплачивали немногие семьи, жившие поблизости. Поэтому, когда две из них, в которых было человек десять детей-учащихся, в один прекрасный день объявили о своем намерении перебраться в новый, более богатый район, школу незамедлительно закрыли.
В двадцать четыре часа я оказался
Даже при своем небольшом заработке я был ужасно расточителен и много тратил на крахмальные рубашки, оправдываясь тем, что должен показывать пример своим ученикам, — но теперь я смотрю на это иначе. В итоге в этот решительный момент у меня в кармане оказалось всего-навсего семь долларов, и пять из них ушли на покупку плохонького револьвера; мне казалось, что он нужен для того, чтобы подчеркнуть мой переход от мирного призвания к профессии, полной приключений и стяжательства.
Дело в том, что я решил отправиться на прииски и стать золотоискателем. Переезд в другое место или к немногим друзьям, которые были у меня в Сан-Франциско, стоил бы слишком дорого. А ближайший приисковый район находился в сорока милях; там я надеялся разыскать одного старателя, с которым изредка встречался в Сан-Франциско, — назову его Джим. Ничего не зная о нем, кроме имени, я рассчитывал, подобно брошенной девушке в одной восточной балладе, найти своего друга среди толпы золотоискателей. Но мой двухдолларовый капитал исключал поездку в дилижансе. На прииск надо было идти пешком — так я и сделал.
Не могу припомнить в подробностях, как я совершил этот переход. В конце первого дня ноги мои покрылись волдырями, и я пришел к выводу, что лакированные ботинки, хотя и весьма подходящие для учителя школы в долине Мадроно при исполнении обязанностей, отнюдь не годятся для пеших переходов. Тем не менее, я дорожил ими как последним воспоминанием о прежней жизни и поэтому понес их в руках, когда боль и гордость заставили меня в конце концов покинуть оживленную широкую дорогу и пойти босиком по тропинке.
Боюсь, что мое снаряжение выглядело довольно нелепо; помню, что редкие встречные поглядывали на меня с насмешливым любопытством. Мой жалкий «багаж» состоял из потрепанного сафьянового несессера, некогда подаренного матерью, и хлыста с серебряной ручкой, который я тоже получил в подарок. В соединении с грубым» плохо скатанным синим одеялом и жестяным кофейником все это казалось довольно смешным. Револьвер ни за что не хотел качаться у бедра, как ему полагалось, а все поворачивался, пока не повис спереди, словно кинжал у горца, что меня также очень огорчало.
Гордость не позволяла мне явиться в дом моего друга, нe имея ни гроша, поэтому я не искал еды и ночлега на придорожных станциях. Я доел остатки коврижки и расположился на отдых в лесу. Чтобы не напрашиваться на ненужное сострадание, добавлю, что я совсем не был голоден и не испытывал каких-либо лишений. Под дружеской сенью свежего молчаливого леса исчезло и чувство одиночества, несколько раз охватывавшее меня на большой дороге, при встрече с чужими людьми, с которыми я не заговаривал из гордости и застенчивости. Должно быть, в гостинице или в какой-нибудь переполненной хижине я чувствовал бы острее, что я одинокий бродяга. А тут я прислушивался к нежному трепету еле заметной жизни в траве и среди папоротников, видел над головой задумчивые и сонные звезды и спал крепко, забыв о боли в израненных ногах и о носовых платках, которые пошли на перевязку.
Утром обнаружилось, что моя фляга пуста, и я понял, то пренебрег первейшей заповедью странника — выбирать ночлег поблизости от источника влаги. Пришлось жевать сырые кофейные зерна, чтобы хоть чем-нибудь приправить свой скудный завтрак.
В течение дня я старался, насколько возможно, держаться в стороне от большой дороги, хотя эти отклонения несколько удлиняли путь. К этому времени на моих перевязанных ногах скопилось столько красноватой пыли, что, по всей вероятности, трудно было сказать, что на их надето. Но целебный сосновый воздух подбодрял меня в течение всего перехода, а занимательная смена пейзажа, видимого с горных хребтов, — самых прекрасных, какие я только знаю, — все время держали меня в волнении. К тому же на скалистой тропинке изредка попадались «выходы» горной породы, и при виде их я вздрагивал от таинственных предчувствий. Ведь эти странные, беловатые, похожие на фарфор проблески среди красной пыли были не что иное, как кварц, — а я знал, что он указывает на близость золотоносного участка. Перед закатом, следуя этим безошибочным указательным знакам, я достиг поросшего соснами склона, протяжением с милю, пока еще ярко озаренного лучами заходящего солнца. По ту сторону, за бездонным провалом, была гора и на ней выступ, усеянный белыми палатками, похожими на проблески кварца, о которых я только что говорил. Это и были золотые прииски.
Не знаю, чего я собственно ожидал, но я почувствовал горькое разочарование. Пока я глядел, солнце зашло за зубчатую вершину, на которой я стоял. Огромная тень, казалось, поползла не вниз, а вверх по горе, выступ с палатками исчез, и на его месте засверкало десятка два бриллиантовых огней, похожих на звезды. Холодный ветер устремился вниз по горе, и я задрожал в своей тоненькой одежде, влажной от дорожного пота.
Было девять часов, когда я добрался до лагеря старателей, возникшего как часть более крупного поселения, расположенного несколько дальше. С рассветом я был уже на ногах. Тем не мене, я задержался на окраине, спрятал в кустах свой «багаж» и вымыл ноги в прохладе проточной воды, которая казалась кровавой от примеси почвы. Затем я снова надел свои ужасные лакированные ботинки и, приняв приличный вид, прихрамывая, вошел в первую хижину.
Здесь я узнал, что мой друг Джим — один из четырех компаньонов по заявке Камедное Дерево, лежавшей в двух милях по ту сторону поселка. Мне не оставалось ничего иного, как направиться в отель «Магнолия», чтобы позавтракать подешевле и, отдохнув часок, еле-еле добраться до участка Камедное Дерево. «Магнолия» оказалась просторной деревянной постройкой, большую часть которой занимал огромный «салун» со сверкающими зеркалами и стойкой красного дерева. В тесной и душной столовой я выбрал рыбные биточки и кофе — я думал не столько о питательности блюд, сколько об их дешевизне. Официант сообщил мне, что мой друг Джим, возможно, находится в поселке и что бармен, знающий все и всех, поможет найти его или укажет мне кратчайший путь на участок.
Боюсь, что от крайней усталости я до неприличия долго задержался за ужином. Наконец я вошел в помещение бара. Там было много золотоискателей и торговцев, а также несколько изящно одетых мужчин делового вида. И тут тщеславие снова толкнуло меня на безрассудство. Я не захотел просто обратиться, как юноша, нуждающийся в справке, к этому важному бармену в жилете и белой рубашке и с бриллиантовой булавкой в галстуке. Нет, по глупости я заказал выпивку и выложил — увы! — еще четверть доллара. Я уже задал бармену вопрос, он протянул мне графин, и я наливал напиток, стараясь изо всех сил казаться бывалым и непринужденным, когда произошел странный случай. Поскольку он оказал на мою судьбу известное влияние, я расскажу о нем.