Как я таким стал, или Шизоэпиэкзистенция
Шрифт:
13.10.91. Монтень – «философствование – это подготовка к смерти». Я почти готов. Жизнь прекрасна и неисчерпаема, но жадность до нее уходит. Ничего не хочется.
Марина благодарна мне за любовь, за то, что я эту любовь, ни от кого не скрываю. Жду одного – ее звонка. В прошлый четверг пошли к ней. У меня был коньяк «Самтрест», крабы, заморские фрукты, цветы и грязное белье. Мы сидели на кухне и говорили до одиннадцати. Потому что свекор и свекровь с дочерью могли зайти лишь до одиннадцати. Иногда ей на плечи или голову садился голубой попугайчик, и она становилась вовсе обворожительной. Я не смог опуститься на землю, и ничего не получилось. Она была восхитительной, я сто лет не лежал с любимой женщиной в постели, пахнувшей фиалками.
За нашими спинами ничего не осталось – все растворилась в девяностых. Марина, пройдя круг самоутверждения, вернулась к мужу.
Нет, кое-что осталось. Стихи, написанные после ее отъезда из Приморья.
<P.S.>
1
Вечер этот пройдет, завтра он будет другим.
В пепле костер умрет, в соснах растает дым...
Пламя шепчет: "Прощай, вечер этот пройдет.
В кружках дымится чай, завтра в них будет лед..."
Искры, искры в разлет – что-то костер сердит.
“Вечер этот пройдет” – он, распалясь, твердит.
Ты опустила глаза, но им рвануться в лет —
Лишь упадет роса, вечер этот пройдет...
2
Вечер этот прошел, он превратился в пыль.
Ветер ее нашел и над тайгою взмыл.
Солнце сникло в пыли, светит вчерашним сном.
Тени в одну слились, сосны стоят крестом.
В сумраке я забыл запах твоих волос.
Память распалась в пыль, ветер ее унес.
Скоро где-то вдали он обнимет тебя
И умчит в ковыли, пылью ночь серебря...
Двустишье:
Змея орла
Переползла.
Одностишье:
Шелковой нитью обвился червь.
Бесстишье:
</P.S.>
16
Не знаю отчего,
Мне кажется, что в голове моей
Крутой обрыв.
И каждый, каждый день
Беззвучно осыпается земля.
Мама пришла, когда я рассматривал сережки.
Посмотрела в глаза.
С ревностью:
"У меня таких дорогих никогда не было".
С вопросом:
"Для кого купил? Две пары?!"
Пытливо:
"Кто ты? Сумасшедший или неформал?"
Ушла, оставив кусок жареной семги.
Понял – они сегодня не придут. Они не приходят, когда на них падает тень сомнения. Стал вспоминать: были у девочки дырочки в ушах? Были. А у Светы их не было, пока я не попросил проделать. Женщина без дырочек – не вполне женщина. Над ней не совершали ритуала посвящения, значит, не любили. У Светы их не было, потому что дырочек не было у ее матери. А у моей мамы их нет, хотя у мамы Марии они были.
Дырочки в ушах, проделанные или не проделанные – это важная вещь. Это – свидетельство отношения. Они говорят о многом.
Почему я так часто употребляю слова "смотреть", "видеть", "взор", "взгляд"? Это от Ока? Или картинок отчима?
Отчим вырезал женщин из цветных журналов. Гайзер вырезал статьи из энциклопедических словарей. Какая между ними связь?
Почему я катал Александра и Полину на плечах?
Мне это нравилось?
Да. Я испытывал удовольствие. С ними на плечах я был представительнее. Они были ближе. Мне нравилось делать их высокими. Поднимая детей к небу, я сам приближался к нему.
А с Любой все по-другому. Катая ее, я уже знал, почему детям нравится ездить на плечах. Езда на плечах возбуждает определенные эрогенные зоны.
Но почему я делал это? Почему катал, катал с удовольствием? Толкала диалектическая борьба и тяготение противоречий? Между моим резко обособившееся в детстве "Я" и понятиями "они" = "жена", "дети", друг" "прекрасная дама", "все люди". Я резко обособился от "они", и чем больше становилось расстояние, тем больше было притяжение. Как в микромире. Потому я носил детей на плечах, чтобы стать больше и выше, пытался бесконечно слиться с любимыми женщинами, и с друзьями.
Нет, это не диалектика.
Это что-то (Бог Дух?) сидит во мне, это пронизывает меня взглядом-связью (Око?), что-то позывает меня к великому единению моего "Я" со всеми людьми. Я ведь хочу обнять всех. Женщин, мужчин, детей. Обнять и прижать к сердцу. Стать ими. Женщиной, мужчиной, стариком. Я хочу быть смертельно больным и цветуще здоровым, каторжником и конвоиром. Я хочу походить в колготках с лайкрой и каторжных цепях. Я хочу знать, что думал Сократ об иронии и почему Кьеркегор не женился на Регине. Я хочу увериться в том, что Гитлер – один из нас. Если мы все сольемся – будет счастье. Не будет "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", "Я", а будем "Мы", и весь мир впитается этим "Мы" и станет его кровью.
Все это путано и не научно, но ведь я сумасшедший? И у меня должно получиться обнять всех и сделаться всеми.
Жан Бодрийяр.
«Я бы сказал, что современное положение вещей, это состояние после оргии. Оргия – это момент освобождения. Освобождения социального и сексуального, освобождения сил созидательных и разрушительных, освобождения искусства. Сегодня игра окончена – все освобождено. И все мы задаем себе главный вопрос: что делать теперь, после оргии?»