Как я влиял на Севку
Шрифт:
— Конечно, — ответила за меня мама и я понял, что тучи над моей головой рассеиваются.
Но я не знал, за чем пришла Лялька. Она поболтала ещё немножко и сказала:
— Тётя Вера, у мамы завтра день рождения, мы пирог будем печь, с вареньем. Дайте нам, пожалуйста, вашу доску для теста.
— Принеси, — сказала мама.
И всё началось сначала. Только теперь это была не бабушка, а мама.
— Ну, — сказала она, — чего стоишь, или не слышишь?
Потом она, как
— Занятно…
А мама наклонилась к Ляльке:
— Скажи своей маме, что у нас нет больше доски для теста…
— А где же она? — спросила Лялька.
— А это надо узнать у Кости, — сказала мама. — Очевидно, он сделал из неё что-нибудь очень важное. Что именно, он нам сейчас расскажет. Ну?
— Клюшку, — сказал я. — Хоккейную клюшку.
— Вот видишь, так и передай своей маме, из доски для теста Костя сделал хоккейную клюшку. Сейчас мы внимательно осмотрим квартиру, не исключено, что нас ещё ждут сюрпризы…
Лялька, вытаращив глаза, ушла.
Мне здорово попало от мамы и бабушки. А папа молчал и я не мог понять: сердится он на меня или нет. А если сердится — сильно или не очень.
Когда мама и бабушка немножко успокоились, мама сказала:
— Какой смысл было делать клюшку, если ботинки с коньками тебе всё равно малы? А ведь ты прекрасно знаешь, новых в этом году мы тебе покупать не будем.
— А зачем мне новые, — сказал я. — Мне очень даже хорошо годятся старые. Не веришь? Пожалуйста, могу показать.
Я принёс из передней коробку, развязал бечёвку и открыл крышку. Я стиснул зубы и приготовился изо всех сил тянуть ботинок, но ничего этого делать не пришлось. Нога в ботинок проскочила совсем свободно. У меня на голове зашевелились волосы. Ещё бы: два часа назад я еле напялил ботинки. А сейчас… Не могли же они за это время вырасти?
Мама сначала очень удивилась, а потом нахмурилась:
— Опять какие-нибудь фокусы?
— Честное слово… — начал я.
Мама повернулась к папе:
— Михаил, может быть, ты объяснишь, что происходит в этом доме?
Папа отложил газету.
— Это насчёт чего?
— Я спрашиваю совершенно серьёзно! — сказала сердито мама и даже топнула ногой.
— А! — сказал папа. — Коньки? Видишь ли, я купил их для будущей зимы. Но, коль скоро ботинки не очень велики, думается, Константин может покататься немного и сейчас. Но это в том, разумеется, случае, если ты не будешь возражать. Так ведь, Константин?
— Конечно, — сказал я. — Только в этом случае.
Мама молчала долго-долго. Потом покачала головой и засмеялась:
— Ну и хитрющие вы у меня, мужчины!
Глава восьмая
И вот наступил день, когда я вышел на лёд на своих коньках, со своей клюшкой. Мне казалось, весь мир будет потрясён этим событием. Ничего подобного.
— Порядок! — только и сказал капитан.
А Севка покрутил в руках мою клюшку и хмыкнул:
— Что это?
— Разве не видишь? — сказал я. — Клюшка.
Севка хлопнул себя по лбу.
— Верно! Как я сразу не догадался. Из музея?
— Да, — сказал я, — ею ещё доисторические люди играли, в каменном веке.
— Ценная вещь для науки, — сказал Севка. — Ты её береги.
— Ладно, — пообещал я, — постараюсь.
Часа через два я возвращался, домой. Настроение у меня было хуже некуда.
Рядом вышагивал Севка и философствовал:
— Думаешь, сделал клюшку, надел ботинки с коньками и всё в порядке — готов хоккеист мирового класса? He-eт! Тут попотеть надо. Меня, например, в какую хочешь команду возьмут. А почему? Очень просто! Утром встал — клюшку в руки и на каток. Из школы пришёл — опять на каток. Понял? И так каждый день!
Я ничего не сказал Севке. Но про себя твёрдо решил: в лепёшку расшибусь, а научусь играть в хоккей. И не как-нибудь — хорошо. Лучше Севки. Лучше самого Лёши.
На уроках в этот день я разрабатывал планы тренировок и общей физической подготовки, без которой, как известно, не может обойтись ни один серьёзный спортсмен.
Вовка Краснопёров принялся было рассказывать про свой карманный радиоприёмник, но его голос доносился до меня словно из-за тридевяти земель. Вовка заметил, что я не слушаю, и сказал:
— Ты сегодня какой-то чудной. Рассеянный.
— Что ты понимаешь, — ответил я. — Вот про знаменитого учёного Ньютона тоже говорили рассеянный. Раз приходят к нему — он себе завтрак готовит. Яйцо держит в руках, а в кастрюльке часы варятся. Так думаешь, потому что рассеянный? Наоборот. Он очень сосредоточенный был. Думал о чём-нибудь очень важном.
— И ты тоже сейчас думал? — спросил Вовка.
— Угу, — сказал я.
— А про что, не скажешь?
— Скажу. Потом. Чего раньше времени болтать?
Вечером после школы я быстро поужинал и проговорил, словно раздумывая вслух:
— Пожалуй, не вредно перед сном проветриться на свежем воздухе!
— Только не долго, — сказала мама.
— Ладно, — сказал я, надел в передней ботинки с коньками и, стараясь не стучать, выбрался на лестницу.