Как закалялась жесть
Шрифт:
— Кто-то выбивает нам лучших людей, — усмехнулась Елена.
— О чем ты?
— Так, о своем… Насчет ассистента есть вариант.
— Какой?
— Борис Борисович.
— Ты с ума сошла! — ужаснулась мать. — А если это он зарезал Тому и надругался над Сергеем?
— Я НЕ сошла с ума.
— Не цепляйся к словам. Просто никакой уверенности в том, что…
— Мы это уже обсуждали, — оборвала ее дочь. — У Борьки нет ни мотива, ни возможности.
— Есть должная квалификация.
— Мало ли у кого квалификация.
— Каким-таким способом?
— Долго объяснять. Послала кое-что его жене. Если б он после этого пришел к нам, как огурчик, свежий и веселый, значит, притворяется. Но он все мне выложил — и про фотки, и вообще… Ты видела, какой он вчера за ужином сидел? Не того человека опасаешься, мама.
— Фотки какие-то… А кого мне надо опасаться? — вкрадчиво спросила мать.
Она не верит ни одному моему слову, подумала Елена. Думает, это я совершила два убийства и напала на китайца. Я зарезала мента по фамилии Тугашев — вероятно, чтобы поставить точку в споре о годных и негодных пациентах. Тетю Тому — потому что санитарка меня якобы видела. Сергея — потому что давно боюсь его…
И пришло холодное спокойствие.
— Тебе? — оскорбительно изумилась Елена. — Кого-то опасаться? И правда, ляпнула я, не подумав. Извини.
— На что ты намекаешь?
— На то. Подозреваешь меня — и мне же говоришь «не сходи с ума»! А не сама ли ты все это устроила… спектакль этот с трупами?
— Я?! Зачем?!
— Не знаю, зачем. Объясни.
— Что за глупости! — закричала мать. — Ты хоть понимаешь, что я больше всех пострадала?!
— Ну, чемпион по глупостям у нас все-таки ты. Любительница дешевых эффектов. Достаточно посмотреть на картины идиотские, которые ты в палате поразвесила.
— При чем здесь картины?
— Ни при чем, естественно. Пустота и полное отсутствие художественного вкуса.
— Не смей! — голос Эвглены Теодоровны сорвался.
— Не смею, не смею… Вопрос по делу можно? Упорное нежелание завести собаку — это у тебя что? От большого ума?
— Как тебе не стыдно, ты же знаешь о моей проблеме.
— Вот-вот. Проблемы — у тебя, а веду себя ненормально почему-то я.
— Я сказала — аномально, а не ненормально.
— Ну да, вежливо, но в рыло.
Эвглена Теодоровна сморгнула:
— Не поняла.
— Историю в школе плохо изучала? Один командующий Белой армией инструктирует офицеров: господа офицеры, мол, если не хотите бунта, с солдатами обращайтесь вежливо. Вопрос из зала: «А с денщиками как?» Ответ: «Вежливо, но в рыло».
— Не смешно.
— Кстати, насчет денщиков. Почему я второй день убираюсь в студии? Ты обещала по очереди.
— Слушай, на меня столько всего свалилось…
— Держать слово у тебя нет времени, зато блюсти чужую честь — это мы умеем. Конечно, если нет своей чести, чем еще заниматься… Думаешь, выгнала из школы Балакирева, и решила вечный русский вопрос? Вот тебе! — Елена вскинула вверх средние пальцы — на обеих руках сразу. Типа: фак ю!
Мать поперхнулась от неожиданности. Не нашлась, что ответить.
— Дура, — вколотила Елена. — Неужели думала, что эта подлянка остановит нашу любовь?
— Да что ты понимаешь в любви, малявка?! — взвизгнула Эвглена Теодоровна. — Соплюшка!
— Медуза! Амеба!
— Для всего, что я делаю, есть причина!
— Причина? — Елена расхохоталась. — Ну да, ты психически нездорова. Это — веская причина.
— Не смей!
— Вот и Борьку заставила себя в задний проход трахать! Ничего, кроме задницы, ему не доверила! Это нормально, ты, знаток любви?
Мать, закусив губу, дала дочери пощечину.
Та, не задумываясь, дала сдачи.
Эвглену Теодоровну отбросило на пару шагов. Девчонка была физически сильнее.
— Обезумела… — пробормотала женщина и торопливо сунула руку в медицинский халат, который надела, готовясь к операции. Выхватила из кармана шприц, сорвала с иглы пластиковый колпачок. — Обезумела…
Елена лишь долю мгновения разглядывал инструмент в руках матери (5 кубиков какой-то дряни) — развернулась и помчалась прочь из будуара…
Уродец стоял в коридоре у самой палаты — вне зоны действия видеокамеры. Готовый, если что, быстренько вернуться назад. В ушах была гарнитура, в руке — лже-мобильник, подкинутый Неживым.
Он слышал все. Поэтому он успел убрать аппаратуру, когда страсти разгорелись не на шутку.
Елена вырвалась из-за портьеры и помчалась в сторону палаты. Саврасов рывком бросил себя к стене, чтобы не оказаться на пути этого вихря. Елена глянула на него дикими глазами, но ничего не сказала.
Следом выскочила Эвглена — с изрядным опозданием.
Елена добежала до стеклянного шкафа, рванула створки и схватила два шприца, лежавшие в кювете. Как и мать, она подготовилась к разговору. Подстраховалась — как раз на такой вот случай. Шприцы были заполнены прозрачной жидкостью. Девочка крутанулась и приняла защитную стойку, встречая противника.
Эвглена остановилась метрах в трех, подняв руку для удара. Застыла в этой нелепой позе. Шприц она зажимала в кулаке, словно рукоять кинжала, положив большой палец на поршень.
Елена, в отличие от матери, держала инструмент не совсем обычным образом: пластиковые цилиндры лежали на ее ладонях, пропущенные между средним и безымянным пальцами. Поршни упирались в подушки кистей. Кисть при ударе сжимается, и вместе с нею поршень вгоняется в шприц.
Урок господина Лю (с его палочками, воткнутыми в коровью тушу) не прошел даром.
— Что ты задумала? — прошипела Эвглена.
— То же, что и ты, мама. Прочитала твои мысли.
— Что у тебя в шприцах?
— Аминазин — два кубика. Спирт — один кубик. Плюс атропин. Ты против?