Как закалялась жесть
Шрифт:
Мать не хотела.
— Тогда постарайся обойтись без лишних слов, когда будешь говорить с Русланом. Там ко мне пришли двое. Скажи, чтобы пропустил обоих, и что ты посылаешь меня их встретить. Скажи, что они студенты-медики, и ты берешь их в ученики взамен Сергея. Если Руслан посмеет удивиться, напомни ему, что его место возле параши, и решения в этой хате принимает не он. А если ты все-таки вздумаешь меня сдать…
Дочь показала ампутационный нож и только потом дала телефонную трубку. Мать всхлипнула:
— Как я могу тебя сдать… ты дороже для меня всего на свете…дурочка…
Разговор получился скоротечным и, в общем, бестолковым. Так, репетиция. Настоящий, обстоятельный, серьезный разговор ждал, разумеется, впереди. Главное — мать сделала все, что от нее требовалось…
Еще вчера Елена выяснила, что холуи-менеджеры не знают Балакирева в лицо, — даже тупоголовый Илья, который был послан в школу, чтобы напакостить Вадиму. Так что с этой стороны сюрпризы не угрожали. Елена быстро сбежала вниз и провела парней сквозь прихожую — на том операция благополучно завершилась.
Наконец она была не одна!
Гости с любопытством озирали внутреннее убранство особняка…
Хваленый Стрептоцид, которого Елена наметила себе в ассистенты, произвел на нее благоприятное впечатление. Худенький, компактный, приглаженный. Свободный в движениях — приверженец этакой богемной расхлябанности. В тонких очечках. Длинные угольно-черные волосы зачесаны назад и перехвачены кожаным ремешком. Одет также во все черное, под цвет волос. Улыбчивый до кретинизма; даже когда говорил — улыбался, демонстрируя необычайно большие боковые зубы, больше похожие на клыки. Добрый вампирчик. Полная противоположность брутальному Вадиму… Стрептоцид и вправду был студентом медиком — учился на четвертом курсе в том же самом Первом медицинском, где аспирантствовал Борис Борисович, — причем, был отличником.
— А вы не торопились, — заметила Елена сварливо.
— Москва, — пожал плечами Балакирев.
— Моя госпожа напрасно гневается, — подал голос вампирчик. — Мы рождены в несуществующем городе, созданном больными фантазиями спятивших славян. Перемещение по нему на автомобиле столь же нелогично, как тифозный бред.
— А, так вы на тачке?
— Я бы сказал, на карете.
— Кстати, я рождена в Санкт-Петербурге.
— И Петербурга, увы, нет! Не вводите меня в заблуждение. Это миф. Я как-то пытался туда приехать — нет его!
— Сел в отцепленный вагон? — улыбнулась Елена, изобразив жестом укол в вену.
— Лег. Было темно, и я заснул. Проснулся уже в Москве. И понял, что я родился.
— Заново?
— Нет, это когда я в первый раз родился…
Наш кадр, подумала Елена. «Моя госпожа…» Если он и скальпелем орудует, как языком…
— Хватит трепаться, отличник, — сказал Балакирев.
Так и познакомились.
…В гостиной ненадолго задержались: Елена решила проверить кадку с пальмой. Выкопала из земли грязный полиэтиленовый сверток, внутри которого и вправду обнаружился комплект ключей, — от Нулевого этажа, от Второго, от черного хода. Даже от сейфа матери! Таким образом, предательство Борис Борисыча получило вещественное подтверждение… змеюка высокоученая! Как же вовремя новая хозяйка дома раскусила эту тварь!
Поднявшись в палату, Елена и Вадим долго целовались. Взасос. Специально — на глазах у матери.
— Какая дура… — шептала Эвглена Теодоровна. Слезы ползли по ее щекам.
Стрептоцид, тем временем, бродил по этажу, с восторгом осматриваясь и разговаривая сам с собой. (В частности, заглянув в операционную, отчетливо молвил: «А что, хороша живодерня…»)
Из раскрытой двери будуара неслись жалобные вопли пленника. Оно и понятно: очнуться в таком виде и в таком положении — непросто. Да плюс еще отходняк после «дури». Мерзавец был надежно, тщательно зафиксирован (прямо в постели): во-первых, спинками кровати, сброшенными со стопоров, во-вторых, боковыми ремнями, вытянутыми из-под днища.
Дав матери вволю напиться из горькой чаши поражения, дочь привела гостей в спальню.
— Голый, — констатировал Балакирев и с подозрением посмотрел на Елену. — Я не врубаюсь, солнышко. Вы с ним, что…
— Мы с ним ничего. Не тупи.
— Что вы задумали? — всхлипнул Борис Борисович, таращаясь на всех троих сразу.
— Просто поговорить, — Елена присела на край кровати.
— Зачем ты меня отравила?
— А по-другому ты разве сказал бы правду? Про то, что ты агент уважаемого Виктора Антоновича, что у тебя были ключи от подвала, и что ты, мон шер, жуткая мразь. «Стучать» дяде — это у тебя приработок такой? Мать тебе мало платила?
— Да какой приработок?! Он откуда-то про Саратов пронюхал… ну и…
— Что — про Саратов?
— Это еще до того, как я в Москву… ну, смысле…
— Сбежал.
— Зачем? Перебрался.
— И что там у тебя случилось?
Борис Борисович не ответил.
— Тиопентал натрия? — предложил Стрептоцид, потирая руки.
— Не надо, так скажет.
— Что вы собираетесь со мной сделать… ну, это… потом? — спросил гувернер слабым голосом. — Лишите меня жизни, да?
Елена засмеялась:
— Какой пафос!
— Пустите на органы? — Борис Борисович заплакал.
— Опа! — сказал Стрептоцид. — Это называется, привет всем параноикам! Люблю я вас, убогих, вы помогаете жить нормальным. Глядя на вас, становишься как-то спокойнее, веселее, добрее к людям.
Гувернер посмотрел на него, часто моргая:
— Ваше лицо мне знакомо, молодой человек… Где-то я вас видел… — и вдруг стал рваться из зажимов. — Домой! Хочу домой!
Балакирев заботливо подтянул ремни. Стрептоцид укоризненно покачал головой:
— Береги энергию, мужик. Или отдай мне на хранение. Я буду прокручивать ее через соответствующие структуры и получать дивиденды…
— А-а-а!
— Борька, перестань! — рявкнула Елена — так, что все на миг застыли. Заткнулся и пленник — Ты врач? Врач. Нам позарез нужен врач. К тому же ты влип по уши, когда мы с тобой резали мою медузу. Ты запачкался, Борька, так, что не отмоешься. Welcome to the gang. [18] Глупо тебя — на органы, еще пригодишься. Торжественно обещаю сохранить тебе жизнь, если откроешь свои секреты. Честное скаутское. Полежи спокойно и подумай.
18
Добро пожаловать в банду (англ.)