Как закалялась жесть
Шрифт:
Какой в этом смысл? Все просто: собаки, регулярно получающие подобные дозы, не болеют и живут намного дольше обычного. Эвглена давно этим занимается, ею накоплено множество наблюдений. Даже, говорит, пироплазмоз, опаснейшее заболевание, либо не берет псину, либо протекает аномально легко. Короче, результаты не оставляют места для сомнений: метод работает. Сродни тому, как сырое мясо ворона продляет жизнь человека (про эту свою блажь она мне за девять месяцев все уши прожужжала). Феномен пока не имеет точного научного объяснения, — или Эвглену не озаботились познакомить с последними изысканиями, которые, как она подозревает, вовсю проводятся. Впрочем, если секретные научные центры не входят в число ее клиентов, то либо ученые имеют собственную базу для получения «игрушек» (а в таком случае зачем тому же вице-президенту обращаться к какой-то Купчихе?!), либо ее питомник пока что уникален.
Вот так.
Мой «генетический материал» этак запросто схрумкали Жучка с Шариком. Или нет, мы же имеем дело с аристократами! Ну, значит, Лорд и Кончита. Звучные клички, богатая родословная. Медалисты, конечно… Смогу ли я теперь любить домашних животных, как раньше?
Сохраню ли я рассудок, даже если вырвусь отсюда?
— Ответим на маразм здоровым перестуком вставных челюстей! — язвит Долби-Дэн.
— А ты хотел бы, чтобы твои похотливые пальчики вшили в паховую область стройной блондинки негритянской национальности? — не отстает Эвглена. — Нет, дружок! Их обглодали и бросили!
— Да нормальные ухоженные собаки не станут есть человечину!
— Кого-то приучать нужно, голодом поморить, а кто-то сразу ест. Это не мои проблемы, у них там свои ветеринары… Ау, Саврасов! Помнишь, я тебе рассказывала, что не беру деньги вперед? Потому и не беру, что собачьё по-разному реагирует…
Не хочу ничего слышать.
Все — ненастоящее. Слова, стены, боль, — фальшивка. В ушах шумит море, пол уплывает… Как же это хорошо — просто плыть!.. Неумолчно верещит сверчок. От качки слегка поташнивает. Корабль, летящий по волнам, оглушительно хлопает парусами… На палубе стоят песиглавые орки, мои верные товарищи по кровавому походу… Их н А больший подходит ко мне и говорит: «Ты бессмертен. Ты поделился своей плотью с высшими существами. Ты отдал новым богам кусок себя, и теперь ты — полноправный член Великой Стаи…»
Кто-то меня зовет:
— Саврасов, что с тобой?
Кто-то командует:
— Вадик, там в шкафу нашатырь!
Это сон.
Молочно белый потолок, как подушка, закрывает мне лицо…
Вчера вечером
Чья-то любовь к жизни всегда оплачивается чужими смертями…
Человек от Виктора Антоновича явился под вечер; Елена провела его в кабинет матери, сопровождаемая угрюмыми взглядами Руслана.
— Здесь пока половина списка, — сказала Елена, показывая на штабель контейнеров. — Вторая порция — утром. Устроит?
— Пусть половина, — легко согласился посредник.
— Сразу на самолет?
— Вас это не должно волновать.
— Меня волнует качество. От него зависит оплата. А качество зависит от скорости доставки.
— Вас совершенно зря что-то волнует, кроме выполнения заказа. И, кстати, об оплате. Все расчеты после того, как груз доставят.
— Обычно мы берем деньги, только если «игрушки» понравятся… э-э… потребителям.
— Не думаю, что с этим будут проблемы. Ожидается большой спрос. «Потребителей», как вы изволили выразиться, ТАМ много больше, чем ваших «игрушек». Что вы хотите — Европа, земля господ. Страну-экспортера я по понятным причинам не называю, но…
— Виктор Антонович мне все сказал.
— Даже так?
— Есть одна проблема. Запас контейнеров у нас ограничен, а чтобы их нам сделали — нужно время, да и мороки много. Обычно мы просим клиентов возвращать пустую тару.
— Учтем. Могу я позвать своих помощников? Мне одному эту груду железа не погрузить.
— Разумеется…
Деловая встреча прошла на высшем уровне. Заказ был благополучно переправлен из кабинета в фургон, припаркованный к дому.
Косяком пошли звонки от прочих посредников. А также от отдельных клиентов, не считавших нужным скрывать свою личность под номерами списка, — вроде Алексея Алексеевича с его мальтийской болонкой. И всем, блин, подавай к утру новые порции «собачьей радости». И всем срочно. Такого наплыва заказов особняк давно не испытывал, во всяком случае не на памяти Елены. Вот только понять бы теперь, к удаче это или как?
Она договорилась с каждым: расставила очередность, как это не раз на ее глазах проделывала мать. Иначе говоря, Елена могла бы собой гордиться, если б не тревожная реакция менеджеров, — и Руслана, и Ильи, — если б не их тяжелое молчание, если б не высказанный вопрос, стоявший в их глазах…
Впрочем, не такой уж невысказанный. Верный Руслан, к примеру, дважды намекнул, что готов подняться на второй этаж и помочь. Чем помочь? Да чем угодно, лишь бы распоряжение дали. Будут ли у Эвглены Теодоровны распоряжения? — вполголоса интересовался он.
С этим надо было срочно что-то делать.
Елена знала — что.
Она прошлась по этажу, проверяя, все ли спокойно.
Балакирев мыл в операционной пол. Не потому, что от кровавых потеков пачкалась обувь, и даже не потому, что была вероятность поскользнуться. Елена попросила — он и делал. Без вопросов… Она послала ему воздушный поцелуй; он отсалютовал ей шваброй.
Стрептоцид отдыхал: поставил стул возле кровати безрукого музыканта и общался в свое удовольствие, с неподдельной любовию взирая на собеседника. Плотоядная улыбочка не сходила с его уст. Елена прислушалась.
— …У Эйнштейна спросили: когда по его мнению человечество избавится от антисемитизма. Он ответил: никогда. Спросили у Абрамовича: когда хозяева жизни полюбят Россию? Он ответил: никогда. Потом спросили у меня: когда вы сделаете обрезание? Я ответил: что за пошлые вопросы! И меня поняли. Правильно: ни-ког-да…
— Вы антисемит?
— Разумеется. Я ненавижу палестинцев. А вы еврей, Данила?
— Я пока только учусь, но обрезание (Долби-Дэн показал забинтованные руки ) позволяет творить настоящие чудеса.