Как закалялась жесть
Шрифт:
— Там сим-карты нет! — кричу. — Проверьте!
Шибздик, которого они зовут Стрептоцидом, вынимает из-под ноги Балакирева обломки и рассматривает их. SIM-карты в телефоне и вправду нет, все без обмана. Елена промокает носовым платком кровь с лица пострадавшего.
— Ну, гнида… — произносит тот глухо.
Это явно мне. Да только поздно яриться, молодой человек, — я уже заполз в подсобку. Швабра тети Томы — вот она. Просовываю палку в дверную ручку. Ручка здесь правильная — скоба; это я давно приметил, зарубку в памяти поставил.
Они ломанулись в дверь. Ха-ха!
— Саврасов, — зовет Елена. — Не глупите.
Я глуплю? Нет, девочка. Ты просто не знаешь, кто такой Саврасов, ты представить себе не можешь, что это за зверь, если загнать его в угол… или, вот, в каморку. Я разматываю «струну». Зажимаю в кулаке чугунную статуэтку. Убийственная тяжесть… Они начали войну? Они получат войну.
Кто-то лупит в дверь ногой: наверное, их бешеный Вадик. Ничего, я успею…
— Подожди, — слышу голос Елены. — Да подожди ты! Вы, оба, спокойно! Он сам себя запер, не видите, что ли? Я схожу вниз и принесу топорик.
Удары прекращаются.
— Топорик? — радуется Вадик. — Годится! Слышь, ты, червяк? Нашинкую тебя без всякой хирургии!
А ты кровожаден, малыш. Тем проще, тем проще…
Мой обостренный слух улавливает характерный щелчок: сработал замок на двери второго этажа. Елена, уже издалека, просит:
— Не закрывайте, я быстро…
ПУТЬ НА ЛЕСТНИЦУ ОТКРЫТ!
Это шанс.
Я выдергиваю швабру из скобы и толкаю дверь. Снаружи — чья-то фигура. Не теряя темпа, колю рукояткой швабры — как копьем. Тварь по имени Стрептоцид, ухнув от боли, корчится и валится, путаясь в ногах у Балакирева. Тот ревет, как медведь, и я от души засаживаю ему в лоб одноногим солдатиком на конце струны. Удар без размаха, но все равно это нокдаун: враг натыкается спиной на стену и стоит так, покачиваясь. Я выползаю из подсобки, торопясь к выходу, — ох, как же я тороплюсь! — однако путь снова несвободен. Балакирев быстро возвращается в строй: перегораживает дверной проем, — ноги широко расставлены, длинные грабли растопырены, морда искажена. Лоб рассечен. Он сдирает с себя куртку, оставаясь в черной майке. Широченные плечи бугрятся мышцами. Красавец! Даже жалко уродовать такого. Он быстро обматывает левое предплечье снятой курткой, хитрец…
Раскрутив над головой «восьмерку», я стою в центре, контролируя все пространство комнаты. «Восьмерка» — основное движение, легко переводится в удар. Жаль, перехватывать «струну» из руки в руку я не могу, иначе положил бы их всех — в момент! И тех, кто здесь, и тех, кто внизу, — всех… Так и стоим друг против друга. Он боится приблизиться, я не спешу атаковать. Одна неточность, и он блокирует мое оружие; его защищенная курткой рука — правильный ответ на угрозу.
Пат.
Стрептоцид, спрятав в карман стильные узкие очки, уползает под кровать. Отлично, этот не боец.
С лестницы суется Елена:
— Что тут у вас?!
Похоже, она не успела сбегать за топором, что тоже хорошо.
— Стой, не входи, — дергает Балакирев головой, на миг оборачиваясь.
Этого мига мне хватает, чтобы ударить. Бью с закруткой — и рву на себя. Гитарная струна захлестывает его руку — правую, голую, — он рефлекторно отдергивается, и совершенно зря. Струна у меня с оплеткой — в таких ситуациях действует, как пила. Кожа мгновенно содрана. Хлещет кровь… На возвратном движении статуэтка застревает, цепляется… блин! Была бы гирька — соскользнула бы, гирьки гладкие, в отличие от статуэток… Оружие становится бесполезным. Я на миг обмираю.
Балакирев помогает мне: ему больно, он в шоке, а эта штука впивается все глубже и глубже. Убрать, убрать ее!!!
Он сам распутывает «струну», сбрасывает ее с руки.
Блестяще!
Я раскручиваю уже не «восьмерку», а большой круг. Враг изумленно смотрит на свою изуродованную конечность, нежно прижимает к себе — и вдруг бредет куда-то вдоль стены, качаясь, как «ванька-встанька»…
Вбегает Елена:
— Вадька! Вадичка!
Без топора.
— Отойди, — спокойно говорю я ей.
Обезумело глянув на меня, она бежит к Балакиреву.
— Подожди! Зажгутовать надо!
Наконец-то путь по-настоящему свободен…
Выхожу на лестницу.
Сколько же месяцев я здесь не был? Или не месяцев, а веков?
— Эй, друг! — зовет Долби-Дэн.
Смотрю назад. Музыкант приподымает голову.
— Я буду терпеливо ждать вас. И держать за вас палец. Что это значит, я не знаю, да и держать мне нечего, но такое выражение бытует среди россиян.
Он машет мне обоими своими обрубками.
Вперед!
— Что-то они там разыгрались, детки, — сказал Руслан Илье. — Пойди, посмотри.
Илья поморщился, но собачиться не стал. Татарин в последнее время командира из себя лепит: решил, видно, что хозяйка на него «запала». Кретин! Не понимает, что в этом милом девичнике фаворитов нет и быть не может, а есть только верные рабы. Так что, когда ситуация утрясется, мы еще посмотрим, на ком остановится хозяйский глаз. И кто здесь в конце концов будет старшим по званию…
Он вышел из прихожей, пересек холл, — и встал столбом.
Лестничную площадочку между первым и вторым этажами преодолевало странное существо, каких менеджер в жизни не видел. (Просто потому, что ему не довелось бывать во фронтовых госпиталях.)
— Вы кто? — спросил Илья.
— Скрипач, — ответило существо звучным баритоном.
Сверху через перила свесилась Ленка, хозяйская дочь, и закричала не своим голосом:
— Задержи его!
Илья промедлил, не понимая, что от него требуется. Полуреальный карлик, между тем, заторопился — и на первой же ступеньке то ли потерял равновесие, то ли нарочно повалился: безногое тело, удивительным образом сгруппировавшись, покатилось вниз. Убьется! — похолодело в груди у менеджера. Он рефлекторно шагнул к лестнице, чтобы поймать калеку, — и нарвался на подсечку, выполненную суковатой, непропорционально большой рукой.
Илья грохнулся на паркет.
Встали соперники одновременно. Ленка где-то наверху надрывалась:
— Не дай ему уйти!
«…Если он уйдет, это навсегда, так что просто не дай ему уйти ».
Смешно…
— Клади его!
Как такого класть? Даже стыдно как-то. Не пушку же доставать?
— Пропусти, — властно сказал незнакомец, назвавшийся Скрипачом. Он раскручивал в руке грузик на проволоке. Проволока со свистом рассекала воздух. Ясно было, что обращаться с этой штукой он умеет: так просто не подойдешь, не возьмешь… да и рука у него была более чем примечательна — поистине огромна. Промышленный манипулятор.