Как закалялась жесть
Шрифт:
— Пора за дело, гений…
Лишь после того, как молодые люди вывозят Эвглену из палаты, я позволяю себе ожить.
Я давно очухался и опомнился, просто раньше не было причин напоминать палачам о своем существовании. Я полностью взял себя в руки.
А после того, что мне тут открылось, желание жить стало как никогда острым.
Во рту — мерзостный вкус железа. Ничего, пройдет…
Тихо сползаю с кровати, перемещаюсь к выходу.
— На разведку, — азартно шепчет Долби-Дэн.
Я люблю тебя, парень. Я сделаю все, чтобы нас с тобой не пустили на собачьи котлеты.
В коридоре достаю заветный приборчик, ставший уже привычным. Проверяю состояние аккумуляторов. Эта проблема всерьез меня беспокоит — аккумуляторы в обычных мобильниках вечно предают в самый неподходящий момент… Порядок. Заряд по сравнению со вчерашним уменьшился на десять процентов — всего-то. Техника будущего. Я втыкаю в уши наушнички — и…
— …Меня уже как-то называли гением, — вещал Стрептоцид. — Одна леди, отношения с которой вас, дети мои, не касаются. Услышав впервые это слово, я поначалу вытянулся по стойке «смирно», пробив головой потолок. Верхний сосед спросил меня: «Ты кто?», и я честно ответил: «Гений». Он дико захохотал и сказал: «Говно ты, а не гений!». Соседом был Даниил Хармс, и тогда я все понял. «Паркет тебе Эвглена Вторая чинить будет», — натужно пошутил я и упал обратно, думая, кто ж мне-то починит мою пробитую крышу…
Он кривлялся, пижон, однако, шприцы готовил собранно и быстро.
Балакирев с Еленой тщательно связывали Эвглену Теодоровну, выполняя строгое указание Стрептоцида.
— Я раньше, когда смотрела боевики, никак не могла понять, как это они тиопентал натрия используют в допросах? — призналась Елена.
— Он же пентотал, как его называют на Западе, — покивал вампирчик.
— Я и говорю. Обычное снотворное, даже в список «А» не входит. Что за побочный эффект, думаю? А оно, оказывается, вон как просто…
— Кто ж тебе расскажет технологию «сыворотки правды»… Ну что, обездвижили клиента?
Клиента обездвижили.
Стрептоцид поставил поднос поближе к столу, взял б О льший из шприцев, пустил вверх струйку. Эвглена Теодоровна молча следила за всеми этими манипуляциями. Глаза у нее были в пол-лица.
— Это пока кофеин, — улыбнулся ей Стрептоцид.
Инъекцию он сделал в высшей степени профессионально, медленно выпустив все десять кубиков. Максимально допустимая доза.
— Теперь чуть подождем.
Технология и впрямь была очень проста. Сначала вводится кофеин, и только потом — тиопентал натрия. Можно и одновременно, но лучше через паузу. Кофеин возбуждает двигательный центр, а тиопентал натрия, наоборот, его подавляет. В результате получаем конфликт, вследствие которого растормаживается речевой центр, — вместо двигательного. Речь в таком состоянии не контролируется. Вот почему так важно связать допрашиваемого, иначе весь эффект уйдет в бесплодные корчи.
Минут через пять настала очередь второго шприца. Стрептоцид ввел Эвглене Теодоровне раствор — совсем уж медленно и осторожно.
— И снова ждем, — сказал он.
Ждали недолго, от силы пять минут. Эвглену Теодоровну прошиб пот; женщина раскраснелась, с хрустом сжала кулаки. Задышала часто и неритмично…
— Это, дети, называется парадоксальным дыханием, — сказал Стрептоцид голосом лектора.
— И что?
— Спрашивай скорее, что! Самое время!
— Включай диктофон, — скомандовала Елена Балакиреву.
Запись пошла…
…Дочь задавала вопросы, стараясь быть предельно конкретной и четкой в формулировках. И все равно мать постоянно сбивалась на словесный понос, который приходилось останавливать. Список клиентов с именами и кодовыми номерами, институт посредников, отношения с «крышей» в лице руководства Исполкома Думы, способы телефонной связи… Через восемь минут Елена знала все и даже больше. Через двенадцать минут непосредственное действие препарата ослабло, и откровенный разговор сам собою заглох.
— Что с ней теперь? — спросила Елена.
— Возбуждение продлится час-полтора. Потом она, вероятнее всего, заснет. На, введи ей седуксен, облегчи страдания родственнице.
Стрептоцид протянул третий и последний из шприцев.
— А я пойду отолью, — он быстрым шагом вышел из операционной…
И тут же вернулся.
— Там этот… циркач ваш, — сказал он растерянно.
— Какой циркач?
— Ну, отчим твой. С мобильником.
— Где?
— Да в коридоре. Откуда у него мобильник?
Балакирев, яростно зарычав, выпрыгнул в коридор…
— Ты чего тут? — спрашивает.
— Гуляю, — говорю.
— А труба откуда?
— Какая труба?
— Дебила не вкручивай! Кому звонил?
Выскакивают остальные двое. Вот не пофартило! Рано я раскрылся, не готов я — против троих сразу…
Обращаюсь к Елене:
— Зря ты так с матерью, как к ней ни относись. Серьезно. Применять психофармакологию в интересах следствия — это не просто перебор… — я говорю, а сам пячусь, отползаю обратно в палату. — …Это значит развалить остатки Порядка, на котором держался ваш дом. Порядка с большой буквы. Явная ошибка. Стратегическая ошибка… — главное, не молчать, связывать их словами…
— Хорош гнать. Трубу давай, — Балакирев делает шаг вслед за мной.
Всё!
Мирное время кончилось.
— Да пожалуйста.
Швыряю телефон ему в лицо. Удачно попадаю, торцом в нос. Бросок у меня — что надо; не телефон это, а настоящий снаряд. Парень отшатывается и вопит, хватаясь руками за поврежденное место.
— Вадька! — бросается к нему Елена. — С тобой все в порядке?
К нему — не ко мне. Я уже развернулся и — на четвереньках, на трех обрубках и на одной целой конечности, — скачу галопом в сторону подсобки. Балакирев сзади исступленно топчет мобильник. Из носа его течет кровь. За мной не спешат гнаться, потому как — куда я от них денусь?