Как затеяли мужики за море плыть
Шрифт:
– Али чего забыли тут, ребята?
За столом, неярко освещенном лампой, с пером в руках сидел Беньёвский и на вошедших с пристальным вниманием смотрел. Игнат и Ваня этого не ожидали.
– А мы вот... за тобой...
– глупо вымолвил Игнат.
– Ну-ну, - кивнул Беньёвский и вдруг со звериной сноровкой рыси метнулся он к кровати, над которой висела шпага, обнаженная, без ножен. Но случалось Игнату Суете и на рысь ходить, поэтому прыжок Беньёвского поймал он глазом в зачатье самом, и две сажени, что отделяли Игната от кровати, пронесся он стремглав, упав на ложе мягкое, тиская в руках-клешнях своих извивавшегося адмирала. Вначале тяжелой, корявой своей ладонью рот и нос его зажал, наваливаясь грузным телом на предводителя, и через несколько
– Ответь! Не то ответишь, тут же кончу. Говори!
Беньёвский дрожащим голосом, но беспечным тоном длинную фразу произнес. Ему ответили, и шаги вдруг вновь послышались, будто удалялся кто. С четверть часа полежал Игнат на адмирале, потом пук ветоши в рот ему засунул, крепонько увязал его веревками при помощи Ивана, мешок рогожный на голову плененного надел, и стали выносить.
Во дворике все тихо было. Часовой, зашибленный Игнатом, видно, не очухался еще. Лестницу поставили, перекрестились, и то ли ночь такая темная была, то ли действительно хранила их тогда какая-то невидимая сила, но перебрались они через ограду счастливо и ношу незаметно перетащили. А потом все уж просто было, только натерли плечи благородным своим грузом.
В дом к мужикам пришли они уже под утро, досыпать не дали. Едва вошли, как загремел Игнат:
– А ну-кась, сонные тетери, поднимайтесь! Гости к нам пожаловали! Потчевать придется!
Закопошился муравейник. Спросонья матерились, рогожами от шума пытались защититься, но Игнат басил:
– Что спите? Сам адмирал Бейноска вам встать велел!
Мужики вскочили живо, между Иваном и Игнатом увидели Беньёвского в истерзанной рубахе, с кровью на шее, на плече, с лицом, украшенным хорошим синяком и ссадинами, но гордого и невозмутимого, стоявшего со сложенными на груди руками. Вид предводителя избитого смутил мужиков, забыли они все обиды, на батю глядели с сожалением и даже с жалостью.
– Ну, - сказал Иван, - вот вам, братцы, тот, кто причиной был того, что близ ямы отхожей живете и, наверное, долго жить будете, поелику средств к бегству из города сего он также вас лишил. Ну, так вопрошайте у адмирала своего, пущай отчет вам даст прямой.
Ждал Иван, что накинутся соотчичи его на причину стольких бед своих, призовут к ответу, смутят его невозмутимость, осудят, изругают, заплюют и побьют, быть может, но мужики молчали. Босые, в портах, переминались с ноги на ногу, посмеивались, терли носы, покашливали, покряхтывали и на адмирала не глядели.
– Ну, что же вы?
– крикнул Иван.
– Али вам смерть товарищей безделкой показалась? Ну так о себе подумайте - за ними же отправитесь!
Но мужики молчали, и Беньёвский вдруг громко расхохотался:
– Ну так что же вы, ребята? Отчего не призываете дать вам экспликацию поступков? Отчего же тщетно взывает к вам сей молодой ерой, потщившийся похитить силой своего наставника и командира вашего? Хорошо, коль стыдитесь к ответу призвать своего отца, так я сам себе задам вопрос и сам же на него отвечу, а вы послушайте. Ну, во-первых, скажи нам, господин Беньёвский, отчего ты, обещая пробыть в сем городу одну неделю, живешь здеся более трех месяцев? Отвечу вам охотно. Был в первый день я призван к другу своему давнишнему, тутошнему губернатору, принят был я гостем, но недолго оным оставался, а сделался его я пленником, ибо не знал я прежде, какие когти львиные могли скрываться под нежной шкурой агнца. За что пленил меня вельможа сей? Отвечу: в первый
– Да неужто такой он изверг?
– тихо молвил кто-то.
– Не то выражение, дети мои, - сущий дьявол, которых средь католиков немало. Ну вот, а покуда я сидел в плену, рожден был мною план один, для исполнения которого наш жалкий галиот ненадобен уж оказался, поелику требовалось плаванье далекое, на кое по причине малости своей он уж не годился. А план мой следующим был: не на Филиппины плыть, совсем для природы русской не подходящие, а на прекрасный остров Мадагаскар, лежащий в Индейском океане. Да, я продал галиот со всем припасом и товарами, но за него получил я золото в количестве немалом - четыре с половиной тысячи пиастров, чего нам с вами хватит не токмо на переезд, но и на обзаведенье всем необходимым. О, верьте, дети, слову моему. Ведь я же православный, как и вы, и ежечасно я Богородицу молил о вас и плакал, узнавая, как вы скорбите здесь болезнями и голодом. Жестокосердный губернатор, чтобы меня принудить, решил измучить вас телом, меня же сердцем, ибо видел он, как я страдаю!
– и Беньёвский, отвернувшись, затряс плечами.
Смех раздался прямо за его спиной. Все посмотрели: в полумраке утра и не разглядели поначалу неизвестно откуда взявшегося Ипполита Степанова, вошедшего как-то неприметно. И всем не понравился неуместный этот смех в то время, как расстроен был их батя.
– Ну скажи ты, господин хороший, - пряча смех, сказал Степанов, какие такие узы мог губернатор на тебя накласть, чтоб тебя, малого смелого, бежавшего с места ссылки, принудить продать работорговцу людей, тебе не принадлежащих вовсе? Али на цепи сидел?
Беньёвский зло осклабился:
– Нет, не на цепи. Бывают узы свойства нематериального совсем, кои порвать мы тоже силы не имеем.
– Да, я понимаю, - продолжал Степанов, - какие то узы - узы общего согласия, должно быть, на предмет продажи сих людей в неволю, вот какие!
Беньёвский посмотрел на капитана бывшего с презрительной насмешкой:
– Ты - дурак и изволишь галиматью чесать!
Степанов, худощавый, с большими, навыкате, глазами, бледный, с бородкой острой, от обиды затряс губами:
– Нет, сударь, я не дурак, и, кроме того, я не подлец, как ты, не лгун, а значит, за свои слова ответить я смогу! Так какие узы наложил на твою выю губернатор, коли я видал тебя частенько в городе, на невольничьем базаре, куда приносим ты был в носилках белых? И если я там был, чтоб убедиться, до каких пределов жестокость человечья может доходить, поелику по наивности не верил раньше в возможность такого скотства, то тебя встречал я там беседующим с торговцами, кои даже уводили тебя к себе, приятельски поддерживая под руку. И корабль наш ты продал потому, что он не нужен боле тем, кто скованными в трюме другого корабля поедут!
Было заметно, что адмирал ответ готовил, но замешкался, как видно, с парой слов, и его опередил Коростелев Дементий:
– Отец наш, скажи от сердца, правда то, что сей дерзкий говорит? Хотел в невольников нас превратить?
Беньёвский с горькой укоризной головой покачал:
– Да, дети, не думал я, что дождусь от вас сего вопроса. Думать мог скорей, что каменьями закроете вы рот хулителю. Все, дети, обидели вы меня. Сегодня же пришлют вам то золото, что получил я за корабль. Ваше право делать с ним все что угодно. Нанимайте судно - тем более что, слышал, штурман наш почил - и отправляйтесь куда хотите, но без меня теперь. Клятву свою вы преступили и сомнением доверие ко мне уж подточили. Все, ухожу, прощайте, - и он пошел к дверям.