Как
Шрифт:
Нет, со смехом говорит старик. Не думаю, что у меня такая есть. Но скажи мне, Кейт, Кейт великая.
великая шотландка, сто второе великое чудо света, ты хочешь есть? Хочешь позавтракать? Тосты с мармеладом годятся? Хорошо, тогда позавтракаем вместе — а, как ты на это смотришь?
Да, спасибо. Большое спасибо, — отвечает Кейт.
Старик уходит, и она направляется к открытому камину. Он низкий и теплый, огонь отбрасывает искры и лижет дрова приятного красного цвета, как будто под языками пламени — блестящие перья. Кейт тянется вверх и шарит на каминной полке, пока ее пальцы не нащупывают коробок спичек с шершавыми боками. «Кухонные спички». Она открывает коробок. Там полно спичек с яркими коричневыми головками.
Она бросает одну в огонь
Через миг, когда пламя прожжет стенки коробка, его содержимое вспыхнет, шипя и брызгая искрами, словно спички — живые. Кейт прислушивается, не идет ли кто-нибудь, потом наклоняется к камину, положив руки на колени, напрягшись, затаив дыхание, ожидая какого-то особенного цвета, который сейчас появится, ожидая вспышки света, которая вот-вот произойдет.
Скажи, что ты взяла ребенка. Скажи, что ты просто взяла ребенка.
Ну же. Скажи.
Эми подвела Кейт прямо к краю кратера. Они следят за тем, как струится дым по внутренним стенкам вулкана. Всю дорогу, пока они шли по красновато-коричневой щебенчатой тропе, вырубленной для туристов вокруг вулкана, их окружало облако, так что ничего не было видно, они не видели даже того, что идут вдоль изгиба. Видна была только сама тропа, облако внизу и облако наверху, но вот сейчас перед ними разверзлась зияющая пропасть, и больше уже некуда было ступить.
Теперь проглянуло солнце, прожгло облако. Оно еще висит, растворяясь, и плывет, как дым. Воздух мертвый и чистый, с приятным серным запахом. Одинокая оса вьется между кустами и редкими кочками мха у обрыва; в остальном стоит почти полная тишина; слышно только легкое жужжанье осы, далекий гул самолета, тихие реплики и щелканье фотоаппаратов двух англичан, которые в некотором отдалении идут по тропе.
Здесь почти никого нет, только Эми с Кейт и англичане — молодые люди держатся за руки и явно недовольны тем, что оказались в этой точке мира не в полном одиночестве. Сейчас поздно для туристов, сказал водитель, который привез Эми и Кейт от станции Эрколано на то место у подножия горы, куда можно заезжать машинам. Они хотят забраться на вершину. Ну и что тут нового? Ничто не ново на этом свете, сказал он по-итальянски владельцам ресторана возле автостоянки, остановившись поболтать с ними у одного из уличных столиков бара. С Эми он говорил по-английски: Very sheep [9] . Very sheep, повторил он, протягивая свою стариковскую руку еще раз, после того, как Эми дала ему сумму, на которой уже сговорились. Я жду, сказал он. У вас есть сорок пять минут.
9
Вместо "Very cheap" — "Очень дешево"; sheep — овца, баран.
Эми предупреждает Кейт, что, если та зайдет за веревочное ограждение, может случиться беда. Потом Эми просовывает голову по ту сторону веревки, чтобы тоже посмотреть. Там, внутри кратера, из разных скальных слоев растет несколько деревьев. Они кажутся совсем крошечными; невозможно угадать, какие они на самом деле — большие или маленькие. Невозможно определить масштаб всего этого, хотя, казалось бы, вот оно, прямо перед глазами. Везувий. Эми садится на корточки, разглядывает красноватый щебень — хрупкие останки давнего великого огненного взрыва, просеивает их между пальцами. Пыльные осколки с острыми краями. Везувий — она будто просеивает это слово у себя в уме. Слово и то, что оно обозначает, колючая тьма между словом и миром; один только веревочный мостик, держащийся на узлах, переброшенный через ущелье, немедленно провисающий, как только на него надавит твой вес. Тропа вокруг пропасти — вот что это такое.
Оттуда, почти из любой точки на побережье, кажется, что Везувий — всюду, куда ни посмотришь. Он нависает над городком, в котором они остановились, иссиня-черный, не грозный, вырастающий как будто из моря; он цепляется за облако прямо посреди кпртины, открывающейся из их гостиничного номера, где на стенах висят рисунки сплошь с видами Везувия. Когда приближаешься к настоящей горе, замечаешь, какая она зеленая. Зелень взбирается по ней ввысь, почти до самого верха. Везувий с тенями облаков, бегущими по его склонам, всегда впереди или позади них — в окнах поезда, который, извиваясь, то приближается к нему, то удаляется. И вот мы здесь, сейчас мы развернемся и начнем спускаться, вот и все, думает Эми, все будет кончено, с Везувием покончено.
Дома их караван пуст и заперт, занавески задернуты, за железным порогом, за дверью — коврик. Наверное, там идет дождь, ветрено и холодно; дождь барабанит по крыше, оставляет узор на световом люке. Она поднимается. Облако окончательно рассеялось. Далеко внизу ей видна тончайшая сеточка из крошечных городов и дорог, ведущих в Неаполь, который неряшливо развалился у самого моря, а поверхность моря сейчас сплошь залита светом, похожа на лист драгоценного металла. Приходит небольшая кучка туристов, пожилых и перепачканных, запыхавшихся после долгого подъема. Гид по-французски рассказывает им об историческом месте, которое они посещают. Эми оборачивается, ищет взглядом Кейт, но той нигде не видно.
Кейт стоит прямо на краю кратера, за оградительной веревкой. Она оперлась подбородком на руку, а в другой руке держит против света камень.
Кейт, окликает ее Эми. Отойди сейчас же от края. Я не буду тебе еще раз повторять.
На каком языке говорят эти люди? — спрашивает Кейт.
На французском. Отойди от края, говорит Эми.
А знаешь, кто мы? И кто эти мальчишки? И кто все эти французы? — спрашивает Кейт.
Кейт, снова говорит Эми, умещая в один-единственный слог отработанную годами угрожающую интонацию.
Мы все — тоже своего рода лава, только неправильная, заключает Кейт.
Эми, не в силах удержаться, громко хохочет. Кейт, похоже, довольна. Она проползает под веревкой безопасности, из-под ее ног осыпаются камни.
Они приехали посмотреть на настоящий Везувий — не просто на тот, из книжки. Настоящий Везувий оказался немножко скучным. Он похож на каменоломню, только без рабочих. Здесь ничего нет, кроме старой твердой лавы, и хотя изнутри все еще поднимается какой-то дым, даже дыма этого совсем немного; середина, откуда должна была вылетать лава, вся завалена камнями. Вулкан называют «спящим». Он вроде надолго уснул, как мышь-соня. Видимо, в последний раз, когда вулкан извергался, он разрушил сам себя, наполовину провалился внутрь самого себя, и эти самые обломки пролежали уже так долго, что некоторые поросли травой и мхом. В жерло забраться нельзя, оно слишком глубоко внизу, хотя отсюда и не подумаешь. Зато его можно обойти вокруг, по краю пропасти. Тут есть тропа. Но Эми не разрешает, она говорит, что пора спускаться, иначе таксист уедет обратно в город без них.
Кейт садится на землю. Ей в ботинки набились мелкие камушки, крошечные обломки лавы — рассыпчатые, красные. Камушки пахнут землей. На самом деле тут повсюду какой-то сырой запах. Эми уже объяснила Кейт, как извергаются вулканы: под землей лежат огромные плиты, которые трутся друг о друга и толкаются, и под ними нарастает давление, пока не происходит взрыв, и тогда недра земли выбрасывают вверх лаву — расплавленную породу, и ее куски взлетают высоко в воздух и падают на склоны. Однажды, когда этот вулкан извергался, лава и пепел похоронили целых два города, и все люди там погибли: об этом рассказала им в автобусе женщина из Шотландии. Но сегодня, например, все выглядит так, как будто здесь ничего такого и не происходило. С виду это просто большая влажная гора с провалившейся вершиной. Такую гору можно увидеть где угодно. Это Италия. Но такое можно увидеть и в Шотландии, если бы в Шотландии было жарко, если бы в Шотландии в ноябре было солнечно.