«Какаду»
Шрифт:
Я стоял на перроне вокзала под огромными висевшими на железном столбе часами и, в ожидании Монтера, пытался представить себе, что со мной было бы, если б я оказался во враждебном лагере. Подумав, я пришел к выводу, что в то время, когда я лихорадочно искал путей свободы, я, вероятно, не задумываясь, присоединился бы к любой группе, которая вовлекла бы меня в борьбу и предоставила оружие, даже не вникая особенно в ее идеи и лозунги. Следовательно, я мог оказаться и в НСЗ — при одной этой мысли меня охватила дрожь; еще более ужасало меня то, что я и в самом деле мог поверить в их правоту и, более того, оказавшись с ними, обязан был в нее поверить, но если бы так случилось,
Наконец на перроне появился Монтер. Сперва в толпе суетящихся пассажиров я заметил его баварскую шляпу с цветком эдельвейса, а затем продолговатое лицо и глаза, глядевшие в сторону часов, под которыми я стоял. Но вот он меня увидел, махнул рукой и стал пробираться между чемоданами и узлами, между заполнившими перрон пассажирами, а очутившись передо мной, многозначительно кивнул:
— Все в порядке, Хмурый. Через десять минут ты будешь в пути.
— Найти бы только место в купе. Похоже на то, что сегодня будет страшная давка. Не могу же я с такой поклажей ехать на подножке.
Монтер стоял передо мною, стройный и высокий, со сдвинутой, как всегда, на затылок шляпой, и улыбался.
— Не будешь ехать на подножке, mоn ami, — сказал он, вынимая изо рта сигарету. — Ворон постарается найти для тебя место в купе.
— Ты всегда обо всем помнишь, старина.
Монтер рассмеялся.
— Нет, не всегда. Сегодня я сделал ошибку, которая могла оказаться роковой. Это скверно. В последнее время я что-то часто стал забывать о том, что в нашем деле нельзя делать промахов, если, конечно, мы хотим дожить до победы…
— Не будем об этом говорить.
— Я должен был тебя предупредить.
— Да.
Монтер взглянул на часы.
— Поезд опаздывает, черт бы его взял! Так хочется, чтоб все это было уже позади.
— Мне тоже, дружище.
— Через четыре часа будешь на месте.
— Да. Если не нарвусь на кого-нибудь по дороге.
Монтер кивнул головой и после минутного молчания сказал:
— А ты поменьше думай. Нашел время об этом думать.
— Должен признаться, временами я сыт всем этим по горло.
— Не только ты. Каждый из нас мечтает о том времени, когда наконец можно будет спокойно сесть на задницу.
Я улыбнулся — неожиданно мне пришло в голову все то, о чем я передумал, ожидая Монтера, меня развеселило его наивное желание, и вдруг я понял, что даже когда кончится война и оккупация, мы еще долго не сможем, как он выразился, «спокойно сесть на задницу». Период борьбы за независимость окончится — это верно, но одновременно начнется нечто несравненно более сложное: борьба за власть в стране, разделенной на атакующие друг друга лагери, борьба напряженная и острая, в чем мы уже
Я смотрел на Монтера и видел, как на губах его появляется исполненная горечи улыбка.
— Уже во второй раз, — сказал он, — во второй раз в сочельник ждут меня дома жена и дети, а я провожу этот вечер на вокзале и совсем не уверен, увижу ли их еще когда-нибудь…
Я молча кивнул и бросил взгляд на запруженный людьми перрон, на присыпанные снегом пути, бегущие в сторону белых и холодных холмов, окружающих со всех сторон этот город, а потом — на усеянное звездами небо, чистое и гладкое, как ледышка. Мороз с каждой минутой крепчал, я поднял воротник и тщательно обмотал шарфом шею, на лацканы пальто лег иней, руки совершенно одеревенели, и мне пришлось поспешно их растирать, чтобы вернуть пальцам обычную гибкость.
— Теперь уже осталось недолго, — сказал Монтер.
— Что недолго?
— Скоро все это кончится.
— Безусловно. Поэтому и было бы очень глупо влипнуть именно сегодня…
Монтер наклонился ко мне и тихо добавил:
— Мы выбрали самое лучшее время. А это гарантия успеха.
— Да. До сих пор все сходило удачно.
— И сегодня сойдет.
Я пожал плечами.
— Впрочем, это не имеет никакого значения. Все равно дело надо довести до конца. Неизвестно только, зачем мы столько об этом болтаем.
Монтер снова улыбнулся.
— Мы просто устали, дружище. Наверно, поэтому.
Монтер был прав — мы устали, очень устали, все это длилось слишком долго, и мы не знали, сколько еще продлится, того и гляди, сами себя доконаем, нервы уже стали сдавать, еще немного, и я, наверно, пристрелил бы Ворона; его спас случай и то, что во мне теплилась какая-то надежда, что не все потеряно, но в следующий раз при подобных обстоятельствах нервы могут не вынести напряжения, и тогда действительно всему конец, поэтому следовало постоянно помнить об этом, я должен все время помнить, что в трудную минуту нас может выручить только спокойствие и присутствие духа.
Монтер вытащил пачку сигарет, я взял одну. Он зажег спичку и дал мне прикурить.
— Ну что за чертовщина с этим поездом?
— Целый день валил снег. Наверно, заносы. Застрял в сугробах и теперь еле ползет.
— А время летит.
— Летит. И нас в любую минуту могут накрыть.
— Сегодня облавы не будет.
— Ты в этом убежден?
— Есть сведения из верного источника.
— А Волк?
— Что Волк?
— Если он встретит нас на перроне, мы засыпались.
— Мои ребята не спускают с него глаз. Если он вздумает выйти на перрон, нас предупредят.
— А тут даже негде спрятаться.
— Не волнуйся, Хмурый. Не так уж он опасен, чтобы нам от него прятаться.
— И все же. Он ведь стрелял в тебя.
— Сегодня не осмелится.
— Он может натравить на нас полицию.
— Сегодня это исключено. Он так пьян, что света божьего не видит. А если даже и выползет на перрон, все равно не заметит нас в такой толчее.
— Ладно. В принципе это не имеет значения. Так или иначе придется до прихода поезда торчать здесь…
— Да, черт побери! Это верно.